течение нескольких месяцев весь Израиль только и делал, что обсуждал, виновен Хаим Рамон, или невиновен, и является ли поцелуй в губы с проникновением языком в рот без согласия девушки более тяжким преступлением, чем простой поцелуй в губы. Сам Рамон активно настаивал на суде на своей невиновности и доказывал, что инициатором поцелуя была именно девушка. Процесс этот был настолько забавным, что стоит привести довольно пространный отрывок из репортажа, сделанного одним из авторов этой книги прямо из зала суда над Рамоном:
— Вскоре после того, как стало известно о событиях на ливанской границе, было назначено экстренное заседание правительства, и я поспешил в канцелярию премьер-министра, — рассказывал Рамон на суде. — Я прибыл раньше других министров и в канцелярии встретил эту девушку, проходившую службу в охране. Мы были с ней слегка знакомы — в том смысле, в каком все, кто часто бывает в канцелярии премьера, знакомы с его служащими, — ты невольно перебрасываешься с ними парой-тройкой вежливых фраз, улыбаешься и не более того. Никаких бесед мы прежде не вели. И вдруг она сказала мне: «Когда я смотрю на тебя, то чувствую, что не могу устоять перед тобой!». Потом она добавила еще пару фраз, которые я не помню, но зато хорошо помню, что в них был отчетливый сексуальный оттенок — она со мной явно заигрывала. В этой девушке была бездна обаяния, от нее исходила такая сила женственности, что, каюсь, я поддался заданному ею тону и принял предложенные условия игры. Все с той же обаятельной улыбкой, в том же игривом тоне она продолжила со мной разговор и сообщила, что сейчас заканчивает службу, а затем отправляется с друзьями и подругами за границу. «Но если ты согласишься поехать со мной, то я пошлю к чертям свою компанию и мы отправимся путешествовать вдвоем». И мне, думается, ей было ясно, что никуда я поехать не смогу, и все это говорится в рамках того легкого флирта, на фоне которого происходила беседа и который сквозил в каждом ее движении. Во всяком случае, на основе всего моего опыта общения с женщинами, я мог сказать, что девушка заигрывала со мной и пыталась завязать определенные отношения. В ней, повторю, было столько шарма, что я невольно подпал под ее очарование и стал ей подыгрывать. Ее слова о том, что она готова отправиться со мной хоть на край света, вне сомнения, означали некий новый этап в этой игре во флирт… Между тем заседание правительства все никак не начиналось, и я зашел в одну из комнат, где стоял телевизор, чтобы узнать последние новости. Вскоре в эту комнату вошла и девушка вместе с каким-то солдатом и сказала, что хочет сфотографироваться со мной на память. Ничего необычного в этой просьбе я не увидел — многие юноши и девушки, служащие в канцелярии премьера, собирают свои фотографии с известными политиками, чтобы потом показать их знакомым. Но вот дальше началось нечто странное. Обычно на таких фотографиях я кладу правую руку на плечо человеку, с которым фотографируюсь, а левую — в карман. Точно так же я сделал и на этот раз, однако девушка неожиданно крепко прижалась ко мне, положила мне на плечо голову, а затем сунула свою руку мне в левый карман брюк…
— Гм… И что вы при этом почувствовали? — поинтересовался судья Даниэль Барри.
— Ну, — немного смутился Хаим Рамон, — наверное, то, что в такой ситуации чувствует каждый мужчина, способный что-то чувствовать и вдобавок награжденный вниманием такой красивой молодой девушки… Но сразу вслед за этим мне стало неловко, я почувствовал себя неуютно, но отстранить от себя девушку не решился. Никто никогда до сих пор не фотографировался со мной в таком… гм, ракурсе. Разумеется, это было неприлично… Это было чересчур, и я должен был все это немедленно пресечь. И если в чем-то и есть моя вина, так это в том, что я это не сделал. Но, как я уже сказал, на меня вдруг что-то нашло. Это было… как какой-то вирус…
— А вам не показалось странным, что с вами заигрывает девушка, которая младше вас больше чем вдвое? Девушка, которая годится вам, если не во внучки, то уж точно в дочери? — задал судья очередной вопрос.
— Нет, — покачал головой Рамон. — Со мной часто заигрывают женщины разного возраста, в том числе и такие юные. Поэтому я не удивился тому, что она заинтересовалась мной и проявила инициативу. И я думаю, что отреагировал на ее поведение нормально — так, как на него отреагировал бы любой мужчина, почувствовавший к себе внимание женщины. Во всяком случае так, как я на него обычно реагирую. Я знаю, сейчас от меня ждут, чтобы я начал судить себя с позиций высокой морали, но я хочу говорить правду. А правда заключается в том, что я — таков, каков есть, такая у меня натура, и в моем возрасте, наверное, уже не меняются. В то же время я признаю, что вся эта история не делает мне чести и, возможно, я должен был вести себя иначе…
Он помолчал, а затем, откашлявшись, продолжил, теребя пуговицу на рубашке.
— После того как солдат сделал два снимка, девушка вместе с ним вышла из комнаты, а я остался сидеть у телевизора. Но, спустя несколько минут она вернулась — на этот раз одна и села рядом со мной на стул, что-то сказала мне, но я был так захвачен происходящим на экране, что не расслышал ее слов и сделал ей знак, что не слышу. Тогда она придвинулась ко мне совсем близко, положила голову мне на плечо и стала что-то говорить. Я придвинул свою голову к ее голове, и она не отстранилась. Тогда я посмотрел на нее, и увидел, как она призывно улыбается. Наши глаза встретились, а затем как-то совершенно спонтанно мы поцеловались. Я не только не чувствовал какого-либо сопротивления с ее стороны, но и наоборот — она… как бы это сказать… «сотрудничала» со мной во время поцелуя, и я первым решил прервать его. Да, это был поцелуй, но я бы не сказал, что это был сверхсексуальный поцелуй… Во всяком случае, его точно нельзя было назвать «французским поцелуем».
— Вы проникли ей во время поцелуя языком в рот? — спросила судья Хаюта Кохан.
— Я не обращал в этот момент внимания на свой язык и не исключаю того, что мой язык касался ее губ. Но я не проникал языком в ее рот и уж точно не делал это против ее воли! — ответил Рамон. — Вскоре после этого поцелуя я встал, чтобы направиться на заседание правительства. «Может быть, мы еще встретимся и поговорим», — сказал я ей. «Да, нам стоит еще раз встретиться!» — так, или приблизительно так, ответила она и, написав на клочке бумаги номер своего сотового телефона, сунула мне эту бумажку в карман…
Стоит заметить, поначалу Хаим Рамон держался в зале суда с потрясающим хладнокровием. Он рассказал, что когда увидел в прессе статьи, посвященные этому происшествию, то решил, что речь идет о каком-то недоразумении, которое разрешится уже на первых допросах в полиции. Он не помнил, как фотографировался с этой девушкой в третий раз, но когда ему показали третий снимок, сделанный уже после этого, ставшего для его карьеры политика столь роковым поцелуя, он даже обрадовался. «Это снимок говорит в мою пользу! — сказал он следователям. — Смотрите, она улыбается, нет никаких признаков, что она чем-то расстроена!..».
— О том, что на самом деле происходит, — добавил Рамон, — я понял, когда в ответ на эту фразу, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений Мири Голан заявила мне: «Да, но улыбка у нее искусственная, а если присмотреться, то можно заметить, что у нее в глазах блестят слезы». Мне стало ясно, что объективные факты никого в полиции не интересуют, что полиция задалась целью доказать мою виновность и засадить меня в тюрьму. А когда нам устроили «очную ставку» с помощью телемоста, тут уж вообще никаких сомнений не осталось: следователи постоянно давали мне понять, что они верят девушке и сочувствуют ей, что для них она — жертва, а я — дерьмо и мусор, который следует упрятать за решетку. Из министра юстиции они превратили меня в подопытного кролика!..
И вот с этого момента нервы стали изменять Рамону. Он начал говорить с надрывом и в конце концов… попросту разрыдался.
— Я не должен был так себя вести. Я не должен был целовать ее, — произнес он сквозь слезы. — Но это еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника. Я не совершил никакого преступления! Но самое интересное началось, когда Хаиму Рамону стали задавать вопросы его адвокаты и представители госпрокуратуры.
— Как вы объясняете то, что после этого поцелуя девушка расплакалась и долго не могла успокоиться? — спросила его государственный обвинитель Ариэла Сегал. — Я сам бессонными ночами вновь и вновь задаю себе этот вопрос, — ответил Рамон. — Я — не психолог, но думаю, что, возможно, она поняла, что перешла некую грань, поцеловалась, а затем дала свой телефон, по сути дела, незнакомому мужчине, много старше ее… Я не исключаю того, что неправильно понял ее поведение. И в этом случае я готов принести ей свои извинения. Но и это опять-таки еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника.
