- Что случилось? - спросил я, потому что он внезапно остановился как вкопанный и лицо у него покраснело.
- Черт, черт, черт, - бормотал Эдди.
Я дернул его за рукав.
- Пошли, не валяй дурака, кругом люди.
Эдди едва плелся рядом со мной.
- А ты подумал, для кого он это делает?
- Ну, для себя, - сказал я. - Или, верней, для Пипеля. Потому что осознал.
- Он делает это для нас, - сказал Эдди. - И значит, считает, что нужно так делать и дальше. Ведь пример, который перестает быть примером, теряет смысл.
- Что-то слишком для меня сложно, - признался я.
- Да пойми же, надо ему наконец сказать, что мы его поняли, что мы им восхищены. Но что сейчас не нужно ради нас упорствовать до конца, лучше сохранить себя!
- Черт возьми, верно! - сказал я.
В тот раз мы впервые мчались в школу бегом. Мы надеялись перехватить господина Кренцке возле учительской.
Мы проторчали в коридоре, наверное, минуты три, когда мимо прошел господин Пите со стопкой папок.
- Мотайте, ребята, дело дрянь!
И в классе тоже что-то изменилось. Может, дело было просто в том, что первая парта, за которой когда-то сидел Пипель, вновь опустела. Потому что Адам решил доказать свою добрую волю и опять пересел на свое место к окну.
Но вот раздался звонок, и сразу стало ясно, какие дела имел в виду господин Пите: что-то случилось с господином Кренцке. Понимаете, еще ни разу с тех пор, как у нас преподавал господин Кренцке, он не появлялся до или после звонка: всегда он умудрялся открывать дверь точно в самый момент звонка.
И вот звонок отзвенел. Я глянул на Эдди. Он покусывал свою нижнюю губу и то открывал, то закрывал крышку чернильницы.
Другие тоже начали беспокоиться.
Тут в коридоре послышались шаги. Дверь толчком отворилась, и с бойким «хайль Гитлер» в класс вошел учитель Бедике.
Поднялся Адам.
- Вы ошиблись. У нас должен быть урок немецкого, господина Кренцке.
- Все правильно, мой мальчик. - Учитель Бедике положил на кафедру тетрадь. - Я просто его заменяю.
- А что случилось? - спросил я. - Он заболел?
- Нет, - сказал учитель Бедике.
- Значит, вы его видели? - спросил Эдди.
Вместо ответа учитель Бедике сказал, что сейчас он нам хочет прочесть одну очень интересную историю.
- Я говорю: значит, вы его сегодня видели? - повторил Эдди чуть громче.
Учитель Бедике отвел со лба невидимую прядь.
- Да, - сказал он.
- Ну? - спросил я. - Тогда где он сейчас? Не ушел же он домой? А может...
Учитель Бедике возбужденно заявил, что он не справочное бюро, а если кто еще будет задавать вопросы не по теме урока, тот дождется выговора.
Тогда встал Эдди:
- Можете записать мне первому, но я хочу знать, где сейчас господин Кренцке. Его допрашивают?
Учитель Бедике поджал губы.
- Как твоя фамилия? - спросил он и отвернул колпачок у авторучки.
- Ребята! - вдруг закричал Адам, тыча пальцем в окно. - Сюда! Скорее сюда!
Мы кинулись к окнам.
Внизу через школьный двор шли к воротам три человека. Двое были в кожаных пальто и в фетровых шляпах с широкими полями. Третий шел между ними. Он двигался немного наклоняясь вперед, на нем была спортивная куртка, а в его взъерошенном светло-рыжем хохолке отсвечивало солнце. Мы все узнали его.
- Бруно! - крикнул Эдди. - Скорее вниз!
Я двинул под ноги учителю Бедике, который попытался меня задержать, корзинку для бумаг и помчался за Эдди. Остальные - следом за нами.
Никогда я не был силен в беге, но в то утро обогнал даже Эдди.
На улице перед воротами школы, как всегда в это время дня, было сильное движение. Прошло какое- то мгновение, прежде чем я увидел черный автомобиль. Он стоял у самой канавы. Мотор работал. Один из тех двоих в кожаном пальто еще раз высунулся из машины, что-то подняв в руке. Это был портфель господина Кренцке. Он бросил его на заднее сиденье, а сам сел рядом с шофером. Потом он захлопнул дверь, и машина тронулась.
Я стоял и смотрел ей вслед. Я завидовал Адаму: тот наверняка сейчас снова разревется.
Потом в школе был порядочный шум. Нам всем записали по предупреждению и сказали, что, если такое повторится, нас могут и вовсе выставить.
Но, как справедливо заметил Эдди, чтобы такое повторилось, нужно было бы, чтобы среди учителей нашелся еще один такой же мужественный и стойкий учитель, как господин Кренцке, а об этом, похоже, и речи быть не могло. Напротив, все наши теперешние преподаватели старались полностью искоренить то, что они называли «методы господина Кренцке».
Да только с этим у них ничего не вышло.
Потому что Эдди придумал нечто сказочное. Каждое утро, когда раздавался звонок, мы все молча вставали и мысленно поминали господина Кренцке; и мы не садились до тех пор, покуда звонок не смолкал. Учителей это очень нервировало, но поделать они ничего не могли, ведь от урока мы этим время не отнимали. Тогда директор распорядился, чтобы господин Пите давал звонки покороче. Но господин Пите был давно в курсе наших дел и ответил, что, к сожалению, это невозможно, поскольку для школьных звонков существует строгая норма.
И получилось так, что поминать таким образом господина Кренцке постепенно стали и в других классах, ведь слух о нашей четвертьминутке молчания прошел по всей школе, а господин Кренцке преподавал не только у нас.
Но по-настоящему героем и мучеником он для нас только еще становился. Потому что чем меньше мы знали о его дальнейшей судьбе, тем сильней должны были ему сочувствовать, а чем сильней мы ему сочувствовали, тем более он в наших глазах преображался.
Честно сказать, мне порой даже казалось, что это уже слишком, что лучше бы помнить господина Кренцке таким, каким он был на самом деле.
Однажды я сказал это господину Пите, а тот вдруг прищурился и спросил:
- Ты это серьезно?
- А почему вы таким тоном спрашиваете? - обиделся я. - О нем я шутить не собираюсь.
- Да так, похоже на шутку, - сказал господин Пите.
Он вышел из своего маленького огорода, снял с себя фартук и внимательно огляделся, не видит ли нас кто-нибудь со двора. Потом быстро предложил:
- Заходи-ка сюда.
Потом отослал жену из комнаты, где она как раз вытирала пыль, и сунул в рот маленькую сигарку.
- Ну-ка, присядь, до конца перемены еще четыре с половиной минуты.
У него было довольно уютно. И все-таки я подумал, что лучше бы нам остаться во дворе.
Господин Пите как будто угадал мои мысли. Он отогнал дым от своего лица.
