Комментарий к роману 'Евгений Онегин'

3—4 Ср. с «Хорошенькой ножкой» Николя Эдме Ретифа де ла Бретонна (Nicolas Edme Restif de la Bretonne, «Le Joli-pied»), малоталантливого, но занимательного писателя XVIII столетия (1734–1806):

«Saintepallaie avait un gout particulier, et tous les charmes ne faisaient pas sur lui une egale impression… une taille svelte et legere, une belle main flattait son gout: mais le charme auquel il etait le plus sensible… c'etait un joli pied: rien dans la nature ne lui paraissait audessus de ce charme seduisant, qui semble en effet annoncer la delicatesse et la perfection de tous les autres appas»[216].

7 …условною красой… — <…> Единственный возможный здесь смысл эпитета «условный» связан с идеей un signe convenu[217], с акцентом на идее знака, признака, приметы, символа красоты, тайного языка этой узенькой ножки. (См. коммент. к XXXIV, 14.)

Ср. у Шекспира в «Троиле и Крессиде» (IV, V, 55):

Есть язык, на котором ее глаза, щеки, губы
И даже ноги говорят…

8 …своевольный рой. — Распространенный галлицизм, essaim[218], где своевольный аллитеративно перекликается со стандартными эпитетами volage, frivole, volatre[219].

Ср.: в 1799 г. Лагарп писал о Жане Антуане Руше (1745–1794, автор дидактических стихов, встретивший смерть на гильотине вместе с Андре Шенье) и о его «Месяцах» («Les Mois»): «…[le] defaut dominant dans ses vers… c'est le retour frequent des mots parasites [tels que] „essaims“… termes communs trop souvent repetes»[220] («Cours de litterature», [1825], vol. X, p. 454). Выражение mots parasites впервые употребил в своих стихах Ж. Б. Руссо.

Достаточно привести несколько примеров.

Парни, «Эротические стихотворения», кн. III (1778), «Воспоминанье»: «L'essaim des voluptes»[221].

Антуан Бертэн, «Элегия II. К Катилии» (1785): «…tendre essaim des Desirs»[222].

Дюси, «Послание о дружбе» (1786): «…des plaisirs le dangereux essaim»[223].

Ж. Б. Л. Грессе, «Вер-Вер» (1734; Пушкин восхищался этой поэмой в четырех коротких песнях о попугае-вероотступнике, всеобщем любимце женского монастыря). «Au printemps de ses jours / L'essaim des folatres amours…»[224]

Пушкину — не говоря о менее значительных поэтах его времени — потребовались годы, чтобы избавиться от всех этих Мук, Чар и Страстей, от бесконечных купидонов, стайками вылетающих из фарфоровых ульев западного XVIII в. Грессе был одаренным поэтом, но язык его не отличался от языка целого роя (essaim) резвых (folatres)[225]поэтов его времени.

Юрий Тынянов (в статье «Пушкин и Кюхельбекер», к которой следует отнестись с долей скептицизма; Лит насл., 1934, т. 16–18, с. 321–378) предполагает, что впервые Пушкин читал Грессе в 1815 г., когда мать Кюхельбекера, лицейского товарища Пушкина, прислала сыну два тома стихов французского поэта.

Кстати, имя попугая в поэме Грессе как только не пишут. Книга, которой пользовался я, называется «Les OEuvres de Gresset, Enrichies de la Critique de Vairvert. Comedie en I acte»[226] (Amsterdam, 1748). В оглавлении указано название «Vert-Vert». В подзаголовке (с. 9) и в самой поэме это «Ver-Vert», а в комедийном комментарии в конце книги — «Vairvert».

9 …Эльвина… — Думается мне, что это родная дочь Макферсоновой Мальвины. Имя встречается во французских подражаниях Оссиану (например, «Эльвина, жрица Весты» Филидора Р. в «Альманахе Муз» / Philidor R., «Elvina, pretresse de Vesta» in «Almanach des Graces» [1804], p. 129).

11—14, XXXIII, 1–4 В последних стихах строфы XXXII после воспоминаний поэта о прелестных ножках под длинной скатертью столов находим весьма редкую последовательность нескольких (а именно, четырех) стихов со скадом на второй стопе, которые действуют наподобие тормоза, замедления, накопления энергии для рывка стихов со скадом на первой, а также первой и третьей стопе в следующей строфе. <…>

Более того, в этой строфе целых четыре стиха со скадом на первой стопе, что также встречается очень редко.

XXXIII

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
⁴ С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
⁸ Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
¹² Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

Поиски реальной женщины, к чьей ножке подошел бы этот хрустальный башмачок — строфа XXXIII, — заставили не одного пушкиниста проявить максимум изобретательности либо же обнаружить свою наивность. Достаточно пылкую поддержку имеют по меньшей мере четыре «прототипа»^{20}. Рассмотрим сначала наиболее правдоподобную кандидатку — Марию Раевскую.

На последней неделе мая 1820 г. осуществился заманчивый план, составленный не менее чем