Я не понял, отчего она так возмутилась.
— Нет, мы вернулись ещё в воскресенье.
— Тогда почему никого из вас не было в школе? — спросила она. Её раздраженный тон озадачил меня. Похоже, она не понимала, что заданный ею вопрос напрямую касался мифологии.
— Э... Ты спрашивала, не может ли солнце сжечь меня, — сказал я. — Нет, не может. И тем не менее я не могу выйти на солнечный свет, по крайней мере, не там, где меня могут увидеть.
Моё объяснение отвлекло её от непонятного мне раздражения.
— Почему? — спросила она, склонив голову набок.
Я сомневался, что смогу подобрать подходящую аналогию, поэтому просто сказал: — Когда-нибудь я покажу тебе.
И тут же мне пришло в голову, а не дал ли я только что обещание, которое не смогу сдержать? Увижу ли я её когда-нибудь вновь, после сегодняшнего вечера? Хватит ли моей любви на то, чтобы оставить её, тем самым причинив себе жестокие мучения?
— Ты мог бы позвонить мне, — сказала она.
Вот тебе и раз. Странный вывод...
— Но я знал, что ты в безопасности.
— Зато
— Что?
— Мне было очень тяжело, — несмело сказала она, и скулы её порозовели. — Когда я не вижу тебя... то тоже места себе не нахожу.
На меня нахлынуло сразу множество чувств: здесь были и растерянность, и ликование, и благоговейный ужас. Оказывается, мои самые неистовые фантазии были не слишком далеки от реальности. Вот почему её не волновало, что я — монстр. По той же причине я пошёл на нарушение всех правил. Вот почему 'правильно' и 'неправильно' потеряли всякий смысл и перестали довлеть над моим сознанием. И именно поэтому эта девушка стала превыше всего в моей жизни, а то, что было важным раньше, отошло на задний план.
Белла тоже любила меня.
Конечно, её чувства по своей силе не шли ни в какое сравнение с моей безграничной любовью к ней. Но их было достаточно для того, чтобы она рисковала своей жизнью ради возможности сидеть здесь, рядом со мной. И делала она это с такой радостью!..
И достаточно, чтобы нанести ей тяжёлую травму, если я решусь поступить правильно и оставлю её.
Было ли теперь хоть что-нибудь, что я мог бы сделать, не причинив ей боли?
Мне лучше было бы скрыться. Никогда не возвращаться в Форкс. Ничего хорошего, кроме горя, я ей не принесу. Если я останусь с ней, всё станет только ещё хуже!
Вот только убедят ли меня эти соображения покинуть Беллу?
Судя по тому, как я блаженствовал сейчас, ощущая своей кожей жар её тела...
Нет. Ничто не убедит меня оставить её.
— Ааа... — простонал я, — это ужасно!
— Что я такого сказала? — спросила она, тут же беря вину на себя.
— Разве ты не видишь, Белла? Одно дело — губить собственную жизнь, совсем другое — увлекать тебя за собой. Ты не должна... Я не хочу слышать, что ты испытываешь ко мне подобные чувства!
Это было и правдой, и ложью. Наиболее эгоистичная часть меня парила в ликующем полёте от осознания того, что я был нужен ей, также как она мне.
— Это не правильно! Так нельзя! Я опасен, Белла. Пожалуйста, пойми это.
— Нет, — она упрямо надула губы.
— Я не шучу! — Внутри меня шла битва: с одной стороны, я отчаянно желал, чтобы она вняла предупреждениям, а с другой — также отчаянно желал не давать больше никаких предупреждений. Моя борьба с самим собой была так жестока, что слова, вырывавшиеся из моей глотки, были похожи на рычание.
— Я тоже не шучу, — настаивала она. — Я тебе уже сказала — мне всё равно, что ты собой представляешь. Слишком поздно.
Слишком поздно? На одну бесконечную секунду мир стал чёрно-белым. В моей памяти всплыла картина: Белла, беспечно спящая на солнечной лужайке, и наползающие на неё тени, неотвратимые, жестокие, неумолимые... Они украли розы с её щёк и затянули её во мрак.
Слишком поздно? Теперь я вспомнил видение Элис: багровые, налитые кровью глаза Беллы бесстрастно смотрят на меня. В них не отражаются никакие чувства... Но я твёрдо знаю — она ненавидит меня за это будущее. Ненавидит за то, что я украл у неё всё — и жизнь, и душу. Нет, не может быть слишком поздно!
— Никогда так не говори, — прошипел я.
Она уставилась в окно, снова закусив губу. Руки её сжались в кулачки. Дыхание оборвалось.
— О чём ты думаешь? — Я отчаянно хотел знать!
Она потрясла головой, не глядя на меня. Я увидел, как на её щеке что-то блеснуло, будто кристалл.
В моих глазах потемнело. — Ты плачешь?
Я сделал ей так больно, что она расплакалась.
Она смахнула слезы тыльной стороной ладони.
— Нет. — Надлом в голосе выдал её нехитрый обман.
Подчиняясь какому-то давно забытому инстинкту, я протянул к ней руку. В это мгновение я чувствовал себя больше человеком, чем когда-либо. И вдруг вспомнил, что я… не человек. И лучше держать свои руки от неё подальше.
— Прости, мне так жаль, — сказал я, стиснув зубы. Мне никогда не удалось бы донести до неё всю глубину моих сожалений. Я сожалел обо всех глупых ошибках, которые совершил. Просил прощения за свой бесконечный эгоизм. Просил прощения за то, что она была настолько неудачлива, что разбудила во мне первую, трагическую любовь. Я просил прощения даже за то, над чем не имел власти — например, о том, что оказался тем чудовищем, которое злой рок в самом начале выбрал на роль её убийцы.
Я глубоко вдохнул — и мой организм тут же среагировал на запах в машине неподобающим образом. Я проигнорировал очередной приступ жгучей жажды и постарался взять себя в руки.
Надо сменить тему, подумать о чём-то другом. Какое счастье, что мой интерес к этой девушке был неистощим. Всегда был какой-нибудь вопрос, требующий ответа.
— Скажи мне кое-что, — сказал я.
— Да? — спросила она голосом, всё ещё хриплым от слёз.
— О чём ты думала сегодня вечером, когда я выехал из-за угла? Я не мог понять выражения на твоём лице. Ты как будто и не была слишком напугана, скорее, сосредоточилась на чём-то очень серьёзном. — Я вспомнил её полное решимости лицо, стараясь забыть, через чьи глаза я его видел.
— Пыталась вспомнить, как вывести из строя напавшего. — Её голос звучал уже немного яснее. — Ну, знаешь, самозащита, всё такое... Собиралась впечатать его нос в его же башку. — Самообладания ей хватило не надолго — под конец её голос исказился от ненависти. Она не преувеличивала, в её ярости разозлённого котёнка сейчас не было ничего комичного. Я так и видел её хрупкую фигурку — стекло, обтянутое шёлком, — теряющуюся в тени её противников — здоровенных парней, громоздких монстров в человеческом обличии. Во мне опять начала закипать ярость.
Я едва не застонал.
— Ты собиралась с ними драться?! — Её инстинкты были убийственны — для неё самой. — А как насчёт того, чтобы руки в ноги и бежать?
— Я же падаю на каждом шагу, куда там мне ещё бегать... — застенчиво сказала она.
— А кричать не пробовала?
