приветствовать любые шаги советской стороны, направленные на полное снятие запретов на поездки или, как минимум, существенное сокращение закрытых зон.
В резидентуре пришлось писать объяснение для Центра об обстоятельствах дела. Через неделю объяснения потребовал и посол СССР Меньшиков.
Этот эпизод ненадолго отвлек мое внимание. Каждый день из Москвы потоком шли запросы, требовавшие информацию по проблемам, имевшим тогда весьма отдаленное отношение к США. В Нью-Йорк, как центр деловой и общественной жизни, местонахождение штаб-квартиры ООН, приходили циркулярные телеграммы, касавшиеся событий в Европе, Азии, Африке и, конечно, Латинской Америке.
Как белка в колесе я крутился в фойе и баре ООН, в дипломатических миссиях, на коктейлях в деловых кварталах, вечеринках в студенческих квартирах. Я продолжал поиск, срывая на ходу клочья полезных сведений, обмениваясь телефонами, назначая свидания на ленчи и новые коктейли.
Некоторым молодым офицерам КГБ, обладавшим, по мнению руководства, мобильностью и коммуникабельностью, рекомендовалось заводить связи с техническими сотрудницами дипломатических представительств, имея в виду с помощью подарков и ухаживания выпытывать у них сведения закрытого характера. Я не преминул этим воспользоваться и вскоре познакомился с секретарем посла Цейлона, а через нее с архивистом представительства Австралии. Моим ухаживаниям вскоре пришел конец: миловидной австралийке пригрозили откомандированием на далекий континент, если она не прекратит встречаться с советским гражданином. Прекрасные отношения у меня сложились с секретарем Центра международной прессы Информационного агентства США в Нью-Йорке, замужней молодой женщиной, по долгу службы помогавшей журналистам решать их проблемы. Не знаю, кто кого хотел соблазнить, но у меня осталось впечатление, что мы просто нравились друг другу, и я всегда испытывал желание зайти в Центр на Сорок шестой улице. Там мне случалось говорить с директором Центра Эрнстом Винером, его заместителем Биллом Стрикером; однажды довелось побеседовать там и с директором ЮСИА Эдом Мэрроу.
Более глубоко с оперативной точки зрения продвинулись мои отношения с одной канадкой, работавшей на радиостанции «Свободная Европа». Я познакомился с ней на вечеринке и затем продолжил контакт в городе. Мы посещали рестораны и кинотеатры, как влюбленные, гуляли в парке. Как-то она затащила меня на заутреню в католическую церковь. Я впервые в жизни сидел с истово верующими, млел от звуков органа и хора, но, когда моя канадка упала на колени вместе с другими прихожанами, я гордо остался сидеть и, несмотря на ее попытки стянуть меня на пол, сохранял несгибаемость атеистического духа до конца. Я не бросил ни цента на протянутое блюдце и потом объяснил своей спутнице, что дело не в деньгах: это противоречит моей идеологии и совести.
Кое-что интересное я выудил у моей знакомой, но попытки дальнейшего сближения оказались безуспешными. Узнав, что у меня есть семья, она с грустью сказала, что ее вера предписывает сдержанность.
Поистине сердечные отношения сложились у меня с певицей, затем хозяйкой фешенебельного эмигрантского ресторана «Петрушка» Мариной Федоровской. С этой бывшей комсомолкой, угнанной, по ее рассказам, из-под Харькова в Германию в 1943 году, я и мой коллега Вадим Богословский познакомились при посещении злачных мест, где собиралась русская эмиграция. Потом мы стали ее постоянными гостями, задерживались в ресторане допоздна, и, когда публика расходилась, Вадим садился за рояль, ему аккомпанировал скрипач, и мы вместе пели старые русские романсы и народные песни. Через «Петрушку» мы вышли на некоторых активистов послевоенной эмиграции, обзавелись другими полезными связями.
В 1961 году, все шире забрасывая сеть среди женского персонала, в том числе работавшего в Секретариате ООН, я имел небольшую, но неприятную встречу с нью-йоркской полицией. Мой коллега, переводчик из политического департамента ООН, предложил посетить вечеринку технических сотрудниц своего отдела, устраивавшуюся на квартире. Было уже около полуночи, и я сомневался, прилично ли заваливаться к чужим людям так поздно. Однако коллега, подогреваемый винными парами, заверил, что вечеринка должна быть в самом разгаре. Когда мы поднялись на лифте на двадцатый этаж и стали звонить, сначала никто не отвечал. Мой приятель несколько раз стукнул в дверь, и тут мы явственно услышали голос за дверью, вызывающий полицию.
Сработал инстинкт самосохранения, и мы бегом бросились вниз, полагая, что полиция воспользуется лифтом. Но дюжие нью-йоркские копы влетели в подъезд как раз в момент нашего выхода из здания. Не задавая вопросов, они завернули нам руки и принялись обыскивать. Мы громко протестовали, ссылаясь на принадлежность к ООН, но полицейские не разговаривали, пока не вывернули все карманы. Удостоверившись, что действительно имеют дело с иностранцами, они успокоились и потребовали объяснить, почему мы так поздно оказались в чужом доме. Только после того, как негостеприимная хозяйка подтвердила по телефону, что ей известен один из ночных посетителей, полицейские наконец отпустили нас, посоветовав впредь проявлять больше уважения к местным порядкам.
О происшедшем инциденте я предложил с утра доложить резиденту, но мой коллега возражал, считая, что дело выеденного яйца не стоит. Тем не менее утром я зашел к Барковскому и рассказал о ночном задержании. Он пожал плечами, заметив, что в Москву об этом сообщать не будет, но если что- нибудь появится в бульварной прессе, то тогда отписываться придется нам самим.
Вполне вероятно, что мои похождения не прошли не замеченными контрразведкой. По крайней мере, один эпизод выглядел как попытка ФБР поймать меня на крючок.
На приеме, организованном левым издателем Карлом Марзани, со мной познакомилась весьма эффектная дама, предложившая после приема заехать к ней на чашку кофе. Все с тем же приятелем из политического департамента мы приняли приглашение. Что удивило нас на квартире новой знакомой, так это нежилой вид помещения. Зато она показала нам кучу фотографий, из которых следовало, что ее окружают одни военные и крупные ученые. Мне не понравилось ее поведение, в нем чувствовалась какая-то натянутость, игра. Контакт развития не получил, но примерно через месяц неожиданно она сама проявила инициативу. «У меня есть для вас что-то очень важное, — прощебетала она по телефону. — Приезжайте часов в десять вечера, я вас с нетерпением буду ждать».
«Э-э, тут что-то не то», — решил я, но любезно обещал заехать. В ее квартире я оказался не в десять, а в восемь. Изумлению и растерянности моей новой знакомой не было конца. Однако, оправившись, она предложила кофе, а затем принесла толстую папку с бумагами. «Эти секретные документы о новейших разработках в области авиастроения, в частности компании «Дуглас», хочет вам передать один мой друг», — сказала она, потупив глаза.
С чашкой кофе в руке я откинулся в кресле и воскликнул: «Но, дорогая, я в этом совсем не разбираюсь. Не надо мне ничего показывать. Я просто профан. Давайте я сейчас свяжусь с Амторгом. Они покупают в Америке технологию, станки. Может быть, их заинтересуют ваши диаграммы и документы». Я протянул руку к телефону, изображая готовность тот час же связаться с советской торговой организацией в США.
Такой вариант мою знакомую не устраивал. Я поблагодарил ее за угощение и, сославшись на занятость, ретировался.
Полгода спустя один из источников резидентуры, работавший в ФБР, сообщил, что с помощью этой дамы контрразведка готовила западню для некоторых советских представителей в Нью-Йорке. Среди них числилась и моя фамилия.
Другой эпизод, в котором я тоже усмотрел признаки назревшей провокации, возможно, был плодом воображения. На приеме в Пресс-центре ко мне проявила повышенное внимание рыжеволосая красавица, в прошлом участница конкурса «Мисс США», сумевшая завоевать первое место в штате Пенсильвания. Знакомство носило вполне светский характер до тех пор, пока однажды она после пары коктейлей не предложила поехать в соседний Нью-Джерси и переночевать там в мотеле. «Почему в Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке? — спросил я ее шутливо. — Здесь полно гостиниц, где можно уединиться без лишних вопросов со стороны администрации». Моя соблазнительница надула губки, а мне вспомнилось, что в некоторых штатах считается преступлением интимная связь с женщиной, привезенной специально для этой цели из другого штата. «Так, может быть, мы выберем что-нибудь в городе», — уже смело предложил я, чувствуя, что моя персона нужна только в Нью-Джерси. Отвергнутая любовь больше не появлялась на горизонте.
1961 год ознаменовался серией международных событий, носивших поистине драматический характер: убийство бывшего премьера Конго Патриса Лумумбы; вторжение и разгром кубинских контрас в
