из подьездов забренчала гитара, и какой-то явно молодой парень весело затянул хрипловатым голосом на мотив известной песни про чемоданчик:
Дальнейшего повернувший за угол Вальтер уже не услышал. Впрочем, Шольцу хватило и первых двух куплетов, которые его просто поразили.
Черт возьми, а ведь так оно и есть! Не расскажи ему Дитер про 56-й, так он бы, наверное, и не задумывался о событиях, произошедших давным-давно и не оказавших тогда на его детство абсолютно никакого влияния. Но ведь и нынешняя молодежь, которая в 68-м в лучшем случае едва появилась на свет, наверняка не желает забивать себе голову делами давно минувших дней. А это значит, что когда пройдет достаточно времени…
Но тут что-то привлекло внимание Шольца, и он остановился.
На свежепокрашенной стене дома ярко выделялся рисунок, сделанный черным углем. Цифра «20» в черной рамке. И чуть пониже надпись, печатными буквами: «Россия помнит».
— Да, — прошептал Вальтер, — они помнят…
Не успел Вальтер нажать на кнопку звонка, как входная дверь открылась, и Шольц увидел добродушного толстяка с хлебными крошками в бороде.
— Вальтер! Приехал! Наконец-то! — накинулся толстяк на Шольца и заключил его в свои мощные обьятия.
— Мартин, да ладно тебе… — попытался вырваться Вальтер. — Я ж до сих пор…
— Да, Мартин, ты уж давай поосторожнее.
Это вышел в коридор Эрих — высокий элегантный блондин с несколько ироничным выражением лица.
— Вальтер ведь у нас ранен, — наставительным тоном сказал Эрих. — Пострадал за фюрера, партию и фатерланд.
Тем не менее он тоже подошел к Шольцу и обнял старого друга — правда, сделал это более мягко и деликатно.
Лет десять назад, когда отец Вальтера, доцент Дюссельдорфского Политехнического Института, получил наконец долгожданную должность профессора в Берлинском Университете Гумбольдта, Шольцу- младшему пришлось перейти в новую школу. Двое других ребят в его классе также оказались новичками — Мартин Ламсдорф, переехавший в столицу из Дрездена, и Эрих Райнеке, чья семья вернулась на родину из долгосрочной командировки. Естественно, Вальтер, Мартин и Эрих немедленно сдружились. Вместе ходили в кино и на футбол, вместе заготавливали шпаргалки и прогуливали уроки, вместе ездили в походы и на рыбалку. Конечно, после выпускного вечера судьбы трех друзей разошлись. Вальтер, начитавшись мемуаров Гудериана и прочих книжек о войне, подался в защитники Рейха, став доблестным офицером танковых войск. Эрих пошел по стопам отца, избрав дипломатическую карьеру — и уже успел дважды съездить за рубеж, да не куда-нибудь во Францию или даже в Испанию — нет, ему пришлось послужить фатерланду в Канаде, на вражеском Западе. Что же до Мартина, то он давно уже был механиком на крупнейшем берлинском автозаводе — впрочем, эта работа его вполне устраивала.
Однако друзья по-прежнему продолжали встречаться при каждом удобном случае. А поскольку Вальтер приезжал в отпуск не так уж часто — раза два-три в год — каждый визит Шольца превращался в небольшой праздник, для которого Эрих любезно предоставлял загородную виллу своего отца.
— Ну, проходи, проходи, — поманил Вальтера за собой Мартин, направляясь в ту сторону, откуда очень вкусно пахло.
Войдя вслед за друзьями в столовую, Шольц увидел за обеденным столом человека лет тридцати со шпионским лицом. Нет, на незнакомце не было темных очков, и выглядел он отнюдь не загадочно — напротив, лицо его было самым что ни на есть обычным и неприметным. С таким лицом легко затеряться в толпе, не оставив у окружающих о себе никаких воспоминаний.
— А это Хорст Шефер, — представил его Вальтеру Мартин. — Хороший парень. Мы с ним в шахматном клубе познакомились. Гроссмейстер Штейн сеанс давал. Я-то продул, а вот он вничью сыграл.
Пожав руку новому знакомому, Шольц уселся за стол и присоединился к роскошной трапезе. Однако Мартин с Эрихом тут же попытались ему помешать, набросившись на Вальтера с глупыми, по его мнению, вопросами.
— Да отстаньте вы, — попытался отмахнуться от друзей Шольц, откусив очередной кусок колбасы. — Ну их к чертовой матери, этих русских. Я до сих пор не понимаю — ну что им не нравится? Разве мы с ними плохо обращаемся? На войну их не гоним, жить не мешаем, в лагерь не отправляем — если не бунтуют, конечно. Да и уровень жизни у них практически не хуже нашего. Так нет же… Вот ведь неблагодарные свиньи!
— А чему ты, собственно, удивляешься? — усмехнулся Эрих. — После того, как мы их в сорок первом захватили…
— Освободили, — уточнил Вальтер, с важным видом подняв вместо указательного пальца вилку.
— Ладно, не будем спорить, — пожал плечами Эрих. — Мы их покорили. А какому народу такое понравится?
— Тоже мне проблема, — фыркнул Мартин, осушив новый стакан пива. — У моей сестры муж из Зальцбурга, так говорит, что австрийцы от такой ерунды нисколько не комплексуют.
— Это совсем не то же самое, — покачал головой Эрих. — Австрию мы не оккупировали, а аннексировали, как японцы Корею или американцы в прошлом веке Калифорнию с Техасом. Мы сделали Австрию частью Рейха. Австрийцы — такие же немцы, как и мы. А русские, поляки, французы — это другое дело. Мы ими, по сути, управляем, но и гражданства Рейха не даем. Вот они и чувствуют себя эдакой низшей расой. Вторым сортом. Проигравшими. Нам-то этого как следует и не понять.
— Ну, Германия тоже испытала горечь поражения, — вступил в разговор молчавший до сих пор Хорст.
— Когда? — удивился Мартин, но тут же вспомнил. — Ах да, в первой мировой.
— Тем не менее даже тогда, в восемнадцатом, нас никто не захватывал и не оккупировал, — возразил Эрих.
— Однако до революции-то они нас довели, — хмыкнул Мартин, наливая себе новый стакан. — Раз- два — и нету кайзера. Буржуазная демократия.
