— Потому что народ вас искренне любит, товарищ президент, — ответил секретарь.
Кастро хотел возразить, но тут же передумал. Что ни говори, а народ его действительно любил. Иначе не переизбирал бы снова и снова.
— И все же, товарищ Эрнандес, — строго сказал Фидель, — нехорошо заставлять посетителя ждать. Он такой же гражданин, как и мы с вами. Зовите.
Профессор Хосе Родригес ждать себя не заставил, буквально ворвавшись в кабинет через пять секунд после ухода Мигеля. Несмотря на внешнее спокойствие, его явно сотрясала клокочущая ярость.
— Здравствуйте, господин президент, — сухо поздоровался Родригес с Фиделем.
— Я вам не «господин», — покачал головой Кастро. — «Господин» — это обращение слуги к хозяину. А я вам не хозяин.
— «Господин» — это уважительное обращение равного к равному, — возразил профессор, по- прежнему с трудом подавляя свои бурлящие чувства.
— Для уважительного обращения равного к равному, — не согласился Фидель, — существует слово «товарищ». Называйте меня «товарищ президент». Или «товарищ Кастро».
— Вы мне не товарищ, — презрительно фыркнул Родригес. — Называйте так своих лакеев.
— Хорошо, — примирительным тоном произнес президент, — давайте использовать слово «гражданин». Итак, гражданин Родригес, в чем состоит цель вашего сегодняшнего визита?
— Я полагаю, гражданин Кастро, вы и сами это прекрасно знаете, — с ненавистью в голосе сказал профессор. — Речь идет о вчерашней демонстрации Народного Союза на восточной окраине столицы, разогнанной силами полиции. И не вздумайте утверждать, что вам об этом ничего не известно!
— Отчего же, известно, — усмехнулся Фидель. — Собственно говоря, именно я и приказал ее разогнать.
— А на каком основании?! — завопил Родригес.
— На очень простом, — спокойно ответил президент. — Демонстрация не была санкционирована, демонстранты мешали дорожному движению, общественный порядок был нарушен. Вот и пришлось задействовать полицию.
— А почему демонстрация не была санкционирована? — с некоторым ехидством спросил профессор. — Ведь Народный Союз обратился в органы внутренних дел за разрешением еще две недели назад.
— Потому что Народный Союз, — по-прежнему спокойно ответил Фидель, — не является легитимной политической организацией. Вам же известно, гражданин Родригес, что правые партии у нас в стране запрещены.
— Но ведь это совершенно недемократично! — воздел руки к небу Родригес. — Это возмутительно! Это несовместимо со свободой и правами человека!
— Запрет правых партий, — пожал плечами Кастро, — возник не на пустом месте. Вспомните хотя бы фалангистов…
— Да, это точно фалангисты, — сказал Рауль Кастро, опустив бинокль.
Действительно, неведомым врагом, вставшим на пути триумфального шествия Повстанческой армии, были именно ветераны испанской Гражданской войны.
— Черт побери, — вздохнул Фидель. — Я-то думал, они все давно умерли от старости…
Конечно же, командующий повстанцев несколько преувеличивал — в конце концов, отряды испанских фалангистов под командованием генерала Франсиско Франко появились на Кубе только двадцать лет назад, когда их окончательно разбили республиканцы. Не в силах смириться с поражением, франкисты пересекли океан и приехали сюда по приглашению диктатора Батисты, который оказался весьма гостеприимным хозяином.
— Я знал, что они и до сих пор продолжают регулярно встречаться в своих клубах ветеранов, — задумчиво сказал Че Гевара. — Но я и подумать не мог, что они сохранили некое подобие воинской организации с достаточно жесткой дисциплиной.
— Как видишь, сохранили, — снова вздохнул Фидель.
Бой только начался, но уже было ясно, что легкой победы революционерам не видать.
— Фалангисты, гражданин Кастро, — гневно отмахнулся от президента Родригес, — давно уже отправились на свалку истории! Почему нынешние партии правого толка должны расплачиваться за грехи политических деятелей прошлого?
— Вас не волнует прошлое? — нисколько не смутился Фидель. — Хорошо же, гражданин Родригес, ограничимся настоящим. Посмотрите-ка на Аргентину, на Сальвадор, на Гаити! Или на Заир с Угандой! Кто находится у власти во всех этих странах? Правые диктаторы! И как обстоят дела в Буэнос-Айресе или Киншасе с вашей любимой демократией? со свободой? с правами человека? Вот то-то же! Нет уж, гражданин Родригес, не нужны нам правые партии! Обойдется и без них наше общество!
— Я все равно с вами не категорически согласен! — затряс головой профессор. — Я утверждаю это не как частное лицо, а как лидер оппозиции! И я немедленно подниму этот вопрос на ближайшем же заседании парламента!
— Поднимайте, — спокойно кивнул Кастро. — Сколько там депутатов насчитывает ваша оппозиция? Если считать не только вашу Христианско-Демократическую Партию, но и ее союзников?
— В центристкую парламентскую оппозицию, — с гордым видом произнес Родригес, — входит шесть с половиной депутатов… то есть шесть с половиной процентов депутатов.
— А сколько депутатов входит в правящую коалицию, гражданин Родригес?
— Восемьдесят два процента, — упавшим голосом сказал профессор.
В ответ Фидель лишь улыбнулся. Что и говорить, такой коалицией действительно можно было гордиться. Дабы ее создать, пришлось в свое время примирить коммунистов с троцкистами, а социал- демократов — с левыми социалистами. А об анархистах и говорить нечего — эти ребята и вовсе считали всех остальных предателями и буржуями. Однако авторитет Кастро все же оказался достаточно высок — и все левые партии в конце концов нашли общий язык.
— Это просто какая-то тирания… — пробормотал Родригес, тяжело опускаясь в кресло.
— Какая же это тирания? — удивился президент. — Это самая настоящая демократия. Кто же виноват в том, что народ предпочитает голосовать за социалистические партии, а не за ваших центристов?
— Народ испорчен вашей пропагандой, — махнул рукой профессор. — Он развращен социализмом.
— Называйте это как хотите, — пожал плечами Фидель. — Да, нашему народу по нраву социализм. Да, рабочему нравится, что его завод принадлежит не капиталисту, как на Западе — но и не государству, как в Германии или, скажем, России — а именно ему и его товарищам по работе. Да, крестьянин доволен, что работает на своей земле — или же на кооперативной — а не на помещичьей. Да, трудящийся рад бесплатной медицине и бесплатному же образованию. Все это так. Но что же здесь плохого, гражданин Родригес?
— Но ведь такая экономика страшно неэффективна! — убежденно заявил Родригес.
— Неэффективна для кого? — хитро прищурился президент, невольно подражая Владимиру Ленину. — Для эксплуататора, который не может больше наживаться на чужом труде? Или для трудящегося, который твердо знает, что не будет выброшен на улицу?
— Так долго продолжаться не может, — не сдавался Родригес. — Такая экономика долго не протянет. Пока что она держится на плаву лишь благодаря туризму и германской помощи.
— Иными словами, — лукаво усмехнулся Кастро, — вы признаете, что правительство ведет разумную внешнюю политику?
— Мне надоела ваша демагогия, — тихо сказал профессор, после чего поднялся с кресла. — И мне надоела такая «демократия», при которой одни партии запрещены, а другие — маргинализированы.
— Я вполне допускаю, — кивнул Фидель, — что есть люди, недовольные нашим образом жизни. Что ж, гражданин Родригес, мы здесь никого насильно не держим. Вы прекрасно знаете, где находится аэропорт. А если вы не любите летать, можете воспользоваться кораблем. Или даже поездом, — усмехнулся
