прочь, вихляя тощим задом.
– Что-то в этом духе я, кажется, читал недавно у Честертона… – сказал Жилинский, отсмеявшись. – Как там было?..
– They who looked into this book… – вспомнил Стас.
– …Them the Flying Terror took![15] – завершила цитату Алёна.
Стас с удивлением глянул в её сторону и припомнил давно позабытое: как когда-то он ей читал вслух по-английски рассказ «The Blast of the Book». Они потом долго играли в эту игру: стоило одному из них открыть какую-нибудь книгу, как другой тут же декламировал этот стишок. Эх, было же времечко, наполненное детскими играми и детскими влюблённостями! Вернётся ли оно к нему? Вряд ли.
Посмеялись да забыли бы, но в среду вечером из Рождествена вернулась бабка Прасковья, навещавшая мужа, занятого на строительных работах в монастыре, и тоже заговорила о бесовской книге. Название ей не запомнилось, но адский огонь, вылетающий из книги и выжигающий глаза читателю, в её рассказах тоже присутствовал. А когда она упомянула о приезде научного светила из столицы и назвала фамилию академика Львова, Жилинский разволновался не на шутку. С Андреем Николаевичем Львовым он был хорошо знаком. Пламя не пламя, но если уж учёный такого масштаба прикатил в эту глухомань – и впрямь, видать, случилось нечто из ряда вон выходящее.
Решено было в четверг с утра поехать в Плосково-Рождествено и разобраться на месте, что там за африканское ёрничество обнаружилось, ради которого академики прилетают на рысях.
Поначалу профессор собрался ехать поутру вместе с Маргаритой Петровной, оставив студиозусов под опекой местного батюшки. Но девицы, которым вся эта практика уже до смерти надоела, тут же окружили учительницу и стали жалобно канючить, причём наиболее умело – то есть максимально противно – это делала Саша Ермилова: мол, расстаться с вами, дорогая Маргарита Петровна, нам невмочь, и т. д. Лишь Ангелина Апраксина и Катенька Шереметева не участвовали в этом show; они были
Но вот кому-кому, а Стасу сообщение о найденной за алтарём книге добавило ударов сердца. Первая, ликующая мысль была: «Это же моя книга!» Вторая, отрезвляющая мысль: «Этого не может быть, ибо сны не становятся явью, а всегда только наоборот». И третья, совершенно убийственная: «А если это правда, и книга в самом деле та, любимый, заветный Афродитиан?..»
В общем, он решил немедленно идти в Плосково. Если отправиться в путь прямо сейчас, к полночи доберётся. Положим, до утра они с Матрёной найдут чем заняться: шутка ли – он её пять лет не видел, соскучился же! А с первыми петухами – в монастырь, небось не откажет отец Паисий ему в лицезрении находки. И он ушёл бы, но тут девчонки дожали-таки Маргариту; она поговорила с профессором и вернулась с вестью, что «все едут, если удастся решить вопрос с транспортом». После чего пригласила к Жилинскому Стаса. Выяснилось, что решать «вопрос с транспортом» именно ему и придётся.
– Говорят, что вы, Станислав Фёдорович, с лошадьми управляетесь не хуже крестьянина, – сказал профессор. – Здешний староста готов нам предоставить лошадь с дрожками, но без возницы. Если бы вы соблаговолили… э-э-э… исполнить данную обязанность, я был бы вам весьма… э-э-э… тэк-сэзэть…
– Да ведь в дрожки-то все не уберутся! – перебил его Стас.
– То-то и оно! – закивал профессор. – Если бы вы… тэк-сэзэть… взяли на себя труд переговорить со старостой, чтобы дали подводу…
– Ежели вы, Игорь Викентьевич, к поездкам на дне подводы непривычны, – честно сказал Стас, – то давайте лучше пойдём пешком. У неё же рессор нету.
– Пешком?.. – переспросил профессор с некоторым ужасом.
– С другой стороны, не Бог весть какой конец, – сжалился над ним Стас. – Можно и вытерпеть.
Выехали настолько рано, насколько смогли, то есть совсем не рано. Дорога была грунтовой, и, разумеется, скорость приходилось держать оскорбительно небольшую. Стас мог бы и наддать, но сдерживал лошадку, поскольку на каждом ухабе из подводы нёсся невыносимый визг. Василиади с Вовиком не выдержали этого акустического сопровождения, вылезли из подводы и пошли пешком; вслед за ними выскочил из подводы и Витёк Тетерин, а за ним и Санёк Ваховский. Парни быстро скрылись из виду, обогнав подводу. Как они шли – загадка, но в Рождествене появились позже остальных. А Стас довёз основную группу к полудню.
Дорога шла сперва обрывистым берегом реки, вдоль поля, колосящегося налитым ячменём, затем свернула в лес. Здесь к мучениям, которые испытывали ехавшие в подводе пассажиры, прибавились жирные лесные комары – непуганые наглые твари. Стас, впрочем, их не замечал; привык за пять лет жизни в Ондриевом граде.
К монастырским воротам подъехали одновременно с пролёткой, из которой, отдуваясь, выкарабкался крупный пузатый господин с обширной окладистой бородой и в сюртуке и принялся шёпотом ругаться с извозчиком.
– Кто это? – спросил Стас у Жилинского.
– Никак, сам господин Горохов пожаловал, – ответил профессор и, кряхтя, потянулся. – Да-с, вы были совершенно правы насчёт отсутствия рессор… И откуда он…
– А кто такой этот Горохов? – Стас уже начал ревновать к своей книге.
– Он краевед из Костромы. Большой оригинал!
Стасу немедленно вспомнилась путаная книжка про историю Рождественского монастыря, которую он прочитал перед тем, как ехать на практику. Уж не тот ли это краевед, который перекроил к чертям собачьим всю хронологию и отнёс сроки постройки собора чуть не в наполеоновские времена?.. Впрочем, Стас точно теперь не помнил, куда кто и что перенёс: для него с тех пор, как он читал об этом, прошло
– Похоже, занятия краеведением в наши дни больших доходов не приносят?.. – заметил он, увидев, как кривится краевед, торгуясь с извозчиком.
– Не судите по первому впечатлению, – ответил ему Жилинский. – Наш ниспровергатель основ держит магазин канцтоваров, с доходов от которого и живёт. А мне вот интересно, откуда он узнал про находку. Ведь всего два дня прошло! Может, кто телефонировал?
Тут из ворот монастыря показались трое: плотный джентльмен лет шестидесяти с розовой лысиной в обрамлении седых воздушных завитков, без штанов, но в махровом халате, и, чуть позади, молодой человек с девушкой. Девушка тащила две корзины, накрытые полотенцами, а молодой человек нёс портативную жаровню и ещё одну корзину, из которой торчали горлышки бутылей и топорище. Жилинский, улыбаясь довольно искренне, двинулся им навстречу, ведь розовый джентльмен был его знакомец, академик Львов.
– Ба! – воскликнул академик, раскинув руки. – Игорь Викентьевич! Какими судьбами?
– Слухами о вашем приезде, Андрей Николаевич, земля полнится… – ответствовал помятый в поездке Жилинский. – Вот-с, примчался лично выразить почтение…
Учёные мужи слегка приобнялись и похлопали друг друга по плечам.
– А ещё чем она полнится? – спросил академик.
– Честно говоря, чёрт-те что рассказывают… – сказал Жилинский. – Даже не хочу при вас повторять эти глупости. Надеюсь от вас, из первых уст, так сказать, услышать…
– Тогда приготовьтесь, коллега, ахнуть и упасть в обморок!
Академик говорил громко, с удовольствием, явно красуясь перед публикой. Ведь кроме парочки его ассистентов, маявшихся с корзинами в руках, и любопытствующих деревенских подростков, тут же стояли студенты-практиканты во главе с Маргаритой Петровной и, рядом со спокойной пегой кобылой, на которой они сюда приехали, Стас, держа вожжи в руках. Доцент Кованевич была одета, как всегда, в гимнастёрку и полевые брюки, тоже цвета хаки.
– Кто это с вами? – спросил академик, плотоядно уставившись на неё. – Представьте-ка меня, коллега.
Жилинский, притоптывая от любопытства и нетерпения, представил:
– Доцент Кованевич, Маргарита Петровна.
– Марго-о! – протянул академик. – А это что за племя младое, незнакомое? – И он скользнул взглядом по выпуклым формам некоторых девиц.
