н. э., линии № 5–6), превзошел в откровенности самые дерзкие произведения античной эротики».
Микеланджело. Капелла Медичи. «Ночь». Первая половина XVI века.Как видим, автор 1-го трака линии № 7 превзошел произведения авторов 2-го и 3-го трака линий № 5–6. Конечно, если сложить синусоиду и рассматривать историю в полном объеме, то в этом ничего удивительного нет. Но ведь именно этого историки как раз и не спешат делать.
Далее оказывается, что по синусоиде совпадают появления новых литературных стилей. «С конца V в. в аттической классике на первый план выступают новые формы словесного искусства», – пишет Т. Миллер. Греческий минус V век – это линия № 5. А в римской литературе «новый стиль» возникает в I веке, и это тоже линия № 5 «римской» волны. В конце XIII века «новый сладостный стиль» охватывает литературу Италии (та же линия). По этой же линии, но только «арабской» волны, появляется «бади» – новый стиль арабской поэзии. Даже не сравнивая здесь ни стили как таковые, ни мастерство авторов разных национальных школ, мы обязаны отметить совпадение появления «новых стилей» по линиям веков, то есть их одновременность.
В XIV веке мы видим в Европе расцвет любовной литературы. Это произведения Боккаччо и Чосера, творивших вскоре после Овидия. У этих авторов отдельные новеллы (Боккаччо) или рассказы (Чосер) соединяются общей сюжетной рамкой, создающей некое подобие общей композиции. Так, с линии № 6 начинается переход от «лучистой», по Морозову, литературы, к скелетной.
Джефри Чосер. «РАССКАЗ БАТСКОЙ ТКАЧИХИ» из цикла «Кентерберийские рассказы»:Здесь начинается рассказ Батской ткачихи.Когда-то, много лет тому назад,В дни короля Артура (говорятО нем и ныне бритты с уваженьем),По всей стране звучало эльфов пенье;Фей королева со своею свитой,Венками и гирляндами увитой,В лесах водила эльфов хоровод(По крайней мере, верил так народ).Чрез сотни лет теперь совсем не то,И эльфов не увидит уж никто.Монахи-сборщики повсюду рыщут(Их в день иной перевидаешь тыщу,Их что пылинок в солнечных лучах).Они кропят и крестят все сплеча:Дома и замки, горницы и башни,Амбары, стойла, луговины, пашни,И лес кругом, и ручеечек малый, —Вот оттого и фей у нас не стало,И где они справляли хоровод,Теперь там сборщик поутру идетИль, дань собрав с благочестивой черни,Вспять возвращается порой вечерней,Гнуся обедню под нос иль псалмы.Теперь и женщины с приходом тьмыБез страха ночью по дорогам ходят:Не инкубы – монахи в рощах бродят,А если вас монах и обижает,Он все благословеньем прикрывает.Был при дворе Артура рыцарь-хват.Он позабавиться всегда был рад.Раз на пути девицу он увиделИ честь девическую вмиг обидел.Такое поднялось тут возмущеньеИ так взывали все об отомщенье,Что сам король Артур его судилИ к обезглавленью приговорил.Но королева и другие дамы,Не видя в этом для девицы срама,Артура умолили не казнитьВиновного и вновь его судить.И вот король, уж не питая гнева,Сказал, чтобы решала королева.Но, к милосердью короля склонивИ за доверье поблагодарив,Она виновному сказала строго:«Хвалу воздайте ныне, рыцарь, Богу,Но жить останетесь на белом свете,Лишь если сможете вы мне ответить —Что женщина всему предпочитает?А не сумеете – вас ожидаетСмерть неизбежная. Так берегитеВы голову от топора. Идите,Двенадцать месяцев и день даюНа то, чтобы обдумать вы моюМогли загадку. Честью поручитесь,Что вы поступите как смелый витязьИ дать ответ придете через год».Что делать рыцарю? Пришел черед —И женщине он должен покоритьсяИ через год с ответом к ней явиться.И вот отправился он в дальний путь,Чтоб раздобыть ответ хоть где-нибудь.Он каждый город посещал и домИ всюду всех расспрашивал о том,Что женщины всему предпочитают.Но если даже женщины и знают,Чего хотят, двоих на свете нет,Чтоб на одном сошелся их ответ.Те назовут богатство и наряды,Те почести, те угожденью рады,Тем лишь в постели можно угодить,Тем бы вдоветь да замуж выходить.Тем сердце лесть всего сильней щекочет,А та сознаться в слабости не хочет,Но ей хвала сокровищ всех милей.Ведь льстивым словом нас всего вернейИли услугой самою ничтожнойИ покорить и усмирить возможно.А те свободу почитают главным,И чтобы с мужем были равноправны,И чтоб никто не смел их укорять,Коль на своем затеют настоять.И то сказать – какая же из насСупруга не лягала всякий раз,Когда ее заденет за живоеИли о ней он правду всю раскроет.Попробуйте – и в этом убедитесь,Как убедился тот злосчастный витязь.Все мы хотим, будь даже мы порочны,Чтобы никто ни прямо, ни заочноО нас дурного людям не сказал,Но чтоб в пример нас женам называл.А есть такие, что хотят доверьеЗавоевать хотя бы лицемерьем;Советницей и другом мужу быть,Секреты мужа от людей хранить.Цена их притязаниям – полушка.Поверьте, женщина всегда болтушка.Хранить секреты – это не для нас.Вот был на свете некий царь Мидас,И говорит о нем поэт Овидий,Что рок его безжалостно обиделИ у царя под шапкою кудрейОслиных пара выросла ушей.Он ото всех скрывал свое уродство,Но, в женское поверив благородство,Секрет жене любимой рассказал,Причем молчать об этом слово взял.И поклялась она: «Секрет не выдам.Подумать, ведь позор какой и стыд нам.Тебя предать на посмеянье всех —Да это было б преступленье, грех».Но день прошел, и поняла – гнететЕе молчанье, и она умрет,Когда от бремени не разрешитсяИ от секрета не освободится.И вот, страшась злокозненных ушей,Туда, где из болотца тек ручей,Она без памяти, в слезах, сбежала,Легла плашмя там, где струя журчала,И, как в трясину выкликает выпь,Она шепнула в водяную зыбь:«Меня не выдай, милая вода,Не выдай никому и никогда.У мужа моего, царя, послушай,Ослиные растут, о горе, уши.Теперь на сердце легче, ведь скрыватьТу тайну не могла я и молчать».Конец рассказывать – напрасный труд,Пусть у Овидия его прочтут.Когда увидел рыцарь, что надеждыНет никакой, – сильнее он, чем прежде,Отчаялся и крепко приуныл;А срок его уж на исходе был,И надо было в замок возвращатьсяИ с головой своей опять прощаться.Вдруг на пути он видит много дам,Они кружились в танце по лугам,Их двадцать пять, а то и больше было.И рыцарь к ним направился унылоЗадать постылый тот же все вопрос.Но на лугу кустарник редкий рос,И хоровода словно не бывало,А на пеньке преважно восседалаНевзрачная, противная старушка.Дряхла на вид, ну, словно та гнилушка,С которой через силу поднялась.«Сэр, – говорит ему, – я знаю вас,И если вам никто помочь не может,Я помогу вам, рыцарь мой пригожий:Ведь к старости мы много узнаем».«Любезная, скажи мне лишь о том,Что женщина всему предпочитает.Меня палач и плаха ожидают,И если ложен будет мой ответ,От смерти лютой мне спасенья нет».«Так дай мне слово первое желаньеМое исполнить, и за послушаньеСкажу тебе я, что тебя спасет».«Даю я слово. Черт пусть унесетИ ввергнет в ад мою навеки душу,Коль я с тобой наш договор нарушу».«Так ты спасен от царственного гнева:Со мной согласна будет королева.Хотела б видеть, кто из этих дамОтвет оспорит, что тебе я дам.Скорее слушай, навсегда запомни».И что шепнула – неизвестно то мне,Но только рыцарь сразу просиял.И срок его еще не миновал,Как со старушкой в замок он явился.Весь двор решимости его дивился.И собралися дамы и девицы,А также и почтенные вдовицы(Умнее нас на свете женщин нет),Чтобы послушать рыцаря ответИ королевы мудрое решенье.И ждали все в великом нетерпенье,Вокруг него сдвигаясь все тесней,Узнал ли он, чего всего сильнейЖелает женщина. Он, не смущаясьИ к королеве смело обращаясь,Уверенно и громко начал речь:«О госпожа! Палач пусть снимет с плечМне голову, когда я ошибаюсь,Но утверждать пред всеми я решаюсь,Что женщине всего дороже властьНад мужем, что она согласна пасть,Чтоб над любимым
