письмо не единственное; они приходят из самых разных мест нашей необъятной Родины, и все об одном и том же:
«Пишем вам о беспределе со стороны администрации в отношении нас, заключённых. Из нас здесь делают озверелую скотину, мало того, что калечат духовно, они еще калечат нас физически. Прививают туберкулёз, заставляют работать на неисправном оборудовании – кого-то убивает мгновенно, как осужд. Вахрушева, кто-то пилит руки, ноги, лишается зрения.
В данное время в лагерях сложилась удивительная тенденция – наказание и пресс администрации испытывает не тот, кто ярый нарушитель, а люди, которые в той или иной мере встали против ментовского беспредела. Которые просто хотят, чтобы с ними поступали согласно УИК.
Из 600 человек, живущих в зоне – 150 туберкулёзников, хотя лечение из них получает только половина.
А где ещё можно увидеть детей, играющих в «поселенцев» и «омоновцев»? Где можно увидеть табличку в магазине: «Собакам и поселенцам вход запрещён»? Где можно увидеть человека, «идущего» по большой нужде в банку из-под томатов? – только здесь, на Валае! Здесь кладут на лавку и бьют дубинками за невыполнение норм выработки! Дико смотреть на это, на издевательства над здравым смыслом и русским народом.
Библиотека не работает, газеты, журналы не поступают, сидим в пустоте, лишённые информации.
Ни один закон здесь не исполняется, все постановления правительства извращаются, в заключённых особая злоба и ненависть, которая потом пойдёт, поедет по России. Не проще ли заменить этих новоявленных князьков, которые совсем заворовались – на сокращённых из армии боевых офицеров? Я уверен, что дела в этой системе пошли бы на поправку».
Вернёмся к докладу руководителя УВРК ГУИН, начатому в предыдущей главе:
«Воспитательный аппарат лишён возможности демонстрировать художественные фильмы, довольствуется прокручиванием видеокассет, нередко сомнительного содержания.
Библиотеки мало пополняются книгами, периодические издания почти не выписываются. Из 65 ранее издававшихся многотиражек осталось 45. Лекционная пропаганда не ведётся.
Мы не можем преодолеть крайности. Разрушая материальную базу воспитательной работы, строим часовни и храмы. Если прежде отрядными комнатами воспитательной работы могли пользоваться все без исключения осуждённые, это было место для «чистых и нечистых», то теперь отстроенные церкви посещает незначительное число осуждённых, а остальной массе приткнуться не к чему.
Рассчитывать только на духовное очищение «сидельцев» не приходится, так как, к сожалению, православные священники не готовы к систематической работе с контингентом. Проповеди, читаемые ими на церковнославянском языке, основной массе людей малопонятны. Этим отчасти объясняется низкая посещаемость храмов».
Нужны ли тут слова, как говаривал Бабель? Наверное, нужны.
Внутренний распорядок зарегламентирован до крайности. Введя в Правила этого самого распорядка раздел о правах осуждённых, аппаратчики ГУИНа почти полностью продублировали эти права из статьи 12 УИК, присовокупив к ним право участвовать в культмассовых мероприятиях, пользоваться библиотекой[25] и вступать в самодеятельные организации. При этом список обязанностей и запрещений в три раза длиннее перечня прав, очевидная элементарность которых не требовала оговаривать их отдельно, тем более, что они уже расписаны и в УИК, и в других разделах Правил.
В общем, с правами слабовато. С запрещениями проще, запретить в принципе можно всё, в том числе держать комнатные растения и птиц, вывешивать фотографии и вырезки, курить или есть не в тех местах и так далее.
О перечне запрещённых вещей, изделий и предметов, появившемся в ПВР 1997 года, мы уже писали. Разделив все вещи и вещества, существующие в быту человека, на те, которые можно иметь, и те, которых иметь нельзя, режимники двумя списками образовали разнотык, – третий, многообразный и бесконечный список вещей, не вошедших ни туда, ни сюда. Как быть с ними, буде они обнаружатся на руках у зэка? Не запрещено, значит, можно, – скажет зэк, пряча в тумбочку видеокассету, присланную в посылке. Не разрешено, значит, нельзя, ответит прапорщик, пытаясь изъять у него эту кассету. Кто прав – непонятно, а конфликтная ситуация налицо.
Но ведь вы же называетесь воспитателями! Не запрещать надо, а контролировать. Если это касается предметов культуры, как то: открыток с видами Спасо-Прилуцкого монастыря, видеокассет или салфеток ручной вышивки от мамы, то вот здесь-то и должен выйти на сцену и проявить бдительность воспитательный аппарат. И сомнительное содержание видеокассет, о котором сетует наш блюститель нравов, вряд ли просочится на отрядные телеэкраны. На то и щука в море; воспитатель так отцензурит сомнительное и любое другое содержание, что между названием и титром «конец фильма» даже цок-цок- цок не уместится. Вопрос лишь в культурном уровне самого воспитателя.
Немного о храмах. По мнению руководителя УВРК, плохо, что они появились, не заменив собой ленинские комнаты и красные уголки. Но скажем прямо. В прежние времена и на воле-то на политзанятия в красные уголки затаскивали едва ли не силой, храмов были единицы, и нашему народу-атеисту некуда было приткнуться, кроме парка культуры или пивной. Что уж говорить про зону! С ухмылкой слушая очередного лектора по «распространению знаний», зэк милостиво разрешал вешать себе лапшу на уши насчёт достижений развитого социализма. А то, что сейчас не идёт он в храм, так это и на воле так. Наш народ – у него вообще после десятилетий болтовни о преимуществах и достижениях атрофировалось чувство высокого, духовного, чувство веры. Из высокого осталось одно колесо обозрения.
Так что не надо загонять в храм строем и проводить там воспитательную работу. Дорога к храму – личное дело каждого, а «религия есть умственное воззрение», как говорил набожный фельдкурат в книге Ярослава Гашека, и это вещь настолько тонкая, что замполит вряд ли поймёт. Он, может, и до сих пор уверен, что правильно рушили церкви, скидывали колокола и расстреливали попов. Почему он теперь нагнетает – тоже понятно: под маркой борьбы за чистоту нравов политотдельцы пытаются свернуть даже те хилые перемены, которые проникают в зону в виде телевизоров, нательных крестиков, Библии или Корана.
Потому что, скажем же, наконец, правду сами себе, господа читатели, зэки и офицеры: никакие эти наши учреждения не исправительные, никакие не воспитательные. Российская пенитенциария – это способ создания и закрепления условного рефлекса страха: «украдёшь – сядешь, а сидеть плохо». Не осознание грехов и ужас душевный, и просветление, и тихие слёзы; – нет, одно лишь оскотинивание и ужас телесный. Жуй жвачку и молчи, когда бьют.
Тут даже не пахнет перевоспитанием. И наш хитромудрый замполит, сам не понимая того, делает всё, чтобы ему не надо было работать, потому что воспитывать – это работа, причём тяжёлая работа, предполагающая у самого воспитателя что-то вроде совести, чтоб не сказать души; а для создания и закрепления у живых людей рефлекса страха работать не надо: чем хуже – тем лучше, пусть всё разваливается, пусть голодают и страдают.
М.Б. (Республика Татарстан, Казань, учр. УЭ-148/2):
«Ассаламу галейкум вэ рахматматуллахи вэ бэрэкэтух, здравствуйте, уважаемые соотечественники!
Я хожу в мечеть-медресе учреждения. Приняв Ислам, я стараюсь читать за всеобщее благополучие государства должные по Шариату пять намазов. Читаю Коран и хадисы из Сунны пророка Мухаммеда Саляаллаху галейхи вассалам. Медленно, но общее просветление в духовном плане идёт. С каждым днём я набираюсь знаний. Трезвеет рассудок, отходят грехи с зачерствевшей души. Учусь жить нормально между собой здесь, и с людьми, согражданами в будущем.
К нам с воли приходят наши достопочтенные учителя. Администрация колонии пускает их в учреждение ограниченно, 1 раз в неделю. Я считаю, этого маловато.
