Кемине под бешметом
к земле прижимался.
Мы с тобою за ним —
голова к голове.
Где-то влево от нас
паровоз задыхался,
котлован заполнялся бетоном —
правей.
Явь, наверно, во сне
повторялась сначала,
и тяжелая тачка
тянула к земле.
Из-под ног
уходила земля и качалась.
И веселые искры
погасли в золе.
Лом врубается в камень,
огонь высекая,
и лопаты скрежещут,
подобно штыкам...
...Мы еще землекопы —
братва заводская.
Только стены поставим
и встанем к станкам, —
так парторг говорил —
тихо, просто и строго,
глянув каждому
жестким вопросом в лицо...
Я впервые за жизнь свою
видел парторга —
деревенский мужик,
в чем-то схожий с отцом.
Точно так же усы
над губою ершились,
седина из-под шапки,
мешочки у глаз.
Говорил,
а слова будто дело вершили:
— Нужно сделать за смену
Надежда на вас. —
Или голосу,
иль словам повинуясь,
как солдаты, стоим,
будто он командир.
И глазами,
душою к нему потянулись...
Встал и руку поднял,
как сигнал, бригадир:
— По местам!..
— Эх, да что!.. —
баламутный Егоркин
перебил:
— Закурить бы...
Позвольте у вас.
Нам, товарищ начальник,
нельзя без махорки.
Так душа истомилась,
что слезы из глаз...
И тогда началось:
осмелев не на шутку,
каждый просьбу свою
донести норовит:
— Если можно,
талоны бы нам на обувку...
— Измочалилась напрочь одежда!
— ...Горит!
— Фронт оружие ждет.
Все, что делаем — срочно.
А цеха не достроены —
стены без трасс.
За станками —
под ветром —
бригада рабочих...
Нужно сдать котлован.
Вся надежда на вас. —
А глаза —
до мурашек по коже —
спокойны
и холодно чисты,
как штыка острие.
Будто сам он прошел
все за Родину войны
и когда-то спасал
не однажды ее.
И опять полетели минуты, часы ли —
Пот стираю со лба
или капли дождя.
Пред глазами огни
или звезды застыли.
Или ветры над нами,
или трубы трубят.
