— Мы из замка. Я вот с птицами Хеге помогаю.
Хега улыбался в усы, подтвердил. Он и ушёл почти сразу, а к Астаре подбежали два его младших брата — Керт и Сана, и мельницкий Джанш, сплошь покрытый веснушками, рыжий и лохматый, как весенний одуванчик. Обычно вся компания держалась вместе — хотя Джаншу и приходилось бегать вверх по течению через всю деревню: собирались обычно не у него, а у Астаре.
— Аст! — крикнула Птица, переглянулась с Веном, и закричали уже вдвоём:
— Ас-та-ре!
Потом ещё раз:
— Ас-та-ре!
Потом из-за дома вышел здоровый парень в одних штанах и с лопатой и недовольно буркнул:
— Чего орёте? В винограднике он, поливает. Шли б лучше делом каким занялись, чем под окнами орать.
— А закончит он скоро? — спросил Вен.
— А как только — так сразу, — сказал парень и пошёл куда-то в глубь двора, к сараям.
— А может, мы ему поможем? — крикнула вслед Птица. — Чтоб быстрей. А потом он с нами на гору.
Парень обернулся и хмыкнул.
— Можно и помочь. Вёдра — вон, колодец — там, виноград — там.
Сегодня, взяв себе вёдра и вслед за Птицей пройдя насквозь сарай, где с низких потолочных балок свисала старая упряжь, Вен увидел одного только Аста, пятнистого от тени, с одним ведром возле босой ноги и другим в руках. Аст вылил остатки воды под лозу, подобрал второе ведро, повернулся и заметил друзей.
— Куда Сану с Кертом дел? — весело крикнула Птица вместо приветствия.
— Они с отцом в город уехали, вчера ещё, — сказал Аст. — А я тут…
— А к тебе тут духов дождя принесло, — объявила Птица. — Сейчас мы втроём быстро всё затопим — и на запруду. По такой жаре!
К колодцу шла утоптанная тропинка, дыша теплом на солнце и прохладой в тени, щекоча пятки комьями земли и камешками. Вниз с пустыми вёдрами, между рядами лозы, по земляным ступенькам к бревенчатому срубу под крышей из дранки и со скрипучим воротом. И обратно, с полными. Птица впереди неловко пихнула ведро коленкой, облила себе ноги и рассмеялась.
— Не плескайте! — возмутился Астаре, который шёл навстречу, помахивая пустыми ведрами. — Охота потом лишние десять раз бегать?
Так или иначе, втроём они и верно управились ещё до полудня. Вен пошёл с Астом в дом, взять еды с собой. Птица уселась на плетень и заходить в помещение с такого солнечного дня решительно не хотела.
В большой комнате было полутемно и прохладно. Астаре кинул в сумку пару хлебов в полотенце и потёртую кожаную фляжку с молоком и завязывал тесьму. Вен стоял рядом. В дальнем углу вдруг стукнуло, циновка в дверном проходе отодвинулась в сторону, приоткрывая угол тёмной комнаты. Оттуда, тяжело и неуверенно ступая и держась за стену, вышла согнувшаяся вдвое старушка, высохшая и седая до белизны.
— Аст, — негромко позвал Вен. — Это кто?
— Тиола, папина бабка, — сказал Астаре. — Ей лет сто уже, наверное… Отойди, ты ей дорогу загораживаешь.
Вен послушно отступил в сторону, давая старухе пройти: держась за стол, за лавку, потом опять за стену — к двери. В дверях она запуталась ногами в чьей-то обуви и замешкалась.
— Ой, упустила! — неожиданно ясным голосом сказала она.
— Чего? — громко отозвался Аст.
— Упустила, говорю, — повторила старуха и неспешно пошла обратно.
Перед дверью желтела лужица.
— Слушай, ну чего ты на улицу опять пошла, а? — возмутился Аст. Сунул сумку Вену, нырнул за сундук и выудил оттуда тряпку.
— Ась? — приостановилась старуха.
— Чего на улицу пошла? — крикнул Аст, подходя к двери. — Горшок же под кроватью!
— Что ж я, до уборной уже не дойду? — обиженно ответила она. — До уборной я ещё дойду, а если один раз упустила, так что это ничего, это один раз…
— Один раз… — бурчал Аст, присев на корточки и вытирая. — Каждый второй раз, а не один. Хорошо хоть, не в ботинок…
— Ась?
— Да ничего! Иди себе.
Старуха ушла, шаркая, циновка за ней опустилась, качнулась и замерла.
— И давно она так? — с тихим ужасом спросил Вен, глядя в сторону старухиной комнаты.
Астаре пожал плечами, вставая.
— Да уже лет пять. До того бегала, как молодая, только слышала не очень. А как с Гнедка упала — ходит плохо и почти не видит. Пойдём во двор, тряпку помыть надо.
— И это вы пять лет так с ней возитесь? — спросил Вен, идя следом. Аст обернулся непонимающе.
— Ну, её же купать, убирать за ней…
— Не, ну а как ещё? — окончательно удивился Аст.
Вен попытался представить кого-то из своих в роли сиделки для полоумной старухи. Не получилось.
— Скотина, вон, если заболеет — выхаживают же, — рассудительно продолжал Аст, шагая к бочке. — А она ж и не скотина, а человек.
Вен вдруг понял, что ему — впервые в жизни — стыдно за свою родню.
— Ну что? — спросила подошедшая Птица. — Идём?
Аст повесил тряпку на плетень, сохнуть.
— Идём.
Кирой Тедовередж-тай
2290 год, 4 луна Ппн
Раад
Насколько Кирой любил Эрлони, настолько же ему с первого взгляда не понравился Раад. Первый взгляд был ещё в ходе войны, имперская армия стала лагерем под городом: плоские красные крыши Раада — и светлые островерхие крыши палаточного лагеря. В Эрлони с его туманами, дождями и сыростью черепица легко подёргивалась зелёным мхом. В Рааде же было сухо и жарко, из-под копыт с белой дороги поднималась мелкая всепроникающая пыль, скрипела на зубах, оседала на волосах и лезла в глаза. Кирой ещё подумал, что давно уже впору считаться северянином: дазаранское лето много жарче, но когда ты последний раз был там, в дазаранском лете? Впрочем, даже местным кадарцам, кажется, досаждала эта жара. Кадарцы — это по большей части армия западнокадарских городов, которую привёл Ортар из Эгзаана в исполнение договора с Империей. Третья сторона договора — Наатадж нок Эдол, герцог Тиволи, — от участия в штурме Раада сумел уклониться, на его долю осталась охота на гартаоэ. Герцог добился более выгодных условий договора, чем наёмник: и за Тиволи он оставлял значительную автономию, и выгоняя из страны южных грабителей можно выглядеть куда более выигрышно, чем штурмуя с вражеской армией свою столицу. Поэтому Кирой был несколько удивлён, когда узнал, что сама затея с этим договором принадлежала наёмнику из Эгзаана. Хотя с другой стороны, наёмнику торговаться было существенно сложней: один город с пригородами — это не крупнейшее из герцогств. Кроме того, понятие о родине и верности королю у наёмников сильно отличается от приличного благородному человеку. Да и вольные города едва ли всерьёз считали Раад — своей столицей. Каждый из четырёх крупнейших портов — сам себе небольшое государство, со своими землями, с сёлами и городами на этих землях. Скорей удивительно то, что они согласились
