Kapitel 23. Тот же день, ближе к ночи. Москва, Власовский проспект, 66.
В прихожей Власов обнаружил, что его куртку кто-то сбросил на пол. Хуже того, на неё наступили: на рукаве был заметен след от башмака.
Он был не единственным пострадавшим: рядом лежал серый шарф, по которому тоже прошлись чьи- то ноги.
Власов спросил, где здесь находится ванная комната, но внятного ответа не получил: все были заняты — кто своими мыслями, кто розыском вещей. Тогда он сам прикинул расположение квартиры и, попросив Франциску немного подождать, уверенно углубился в узенький коридорчик, ведущий в темноту.
Он без труда нашёл ванную. Она оказалась маленькой — и, что его особенно удивило, грязной. На дне раковины виднелись следы пены для бритья, зеркало было забрызгано зубной пастой. Но хуже всего было то, что откуда-то тянуло табачной вонью. Впрочем, сообразить было несложно: рядом находился туалет. Обычная манера курильщиков прятаться по сортирам была ему известна. Кому-то, похоже, не терпелось предаться любимому пороку. Кто-то из постоянных посетителей квартиры? Нет, эти не побоялись бы закурить, как только избавились бы от него, Фридриха. Значит, кто-то из пришлых, кому прямо сейчас надо уходить. Может быть, Рональдс? У американцев многие курят. Кстати, надо проследить, чтобы он не слишком приставал к фрау Галле — с него станется...
Власов натянул перчатки, чтобы не пачкать руки, и потянулся к крану.
Вдруг он замер: ему почудилось какое-то движение под раковиной.
Он осторожно наклонился, рассчитывая увидеть мышь или крысу. Однако в лужице на полу жужжало и шевелилось что-то розовое, напоминающее обмылок.
Прошло полсекунды, прежде чем Фридрих понял, что это.
На полу валялся целленхёрер, «Бош XM 2000» — дорогая и красивая игрушка, стоившая немалых денег, тем более в России. Аппаратик отчаянно вибрировал: видимо, кто-то пытался дозвониться.
В самом виде дёргающеся по полу розовой телефонной трубки было что-то неприятное: как будто безногий и безрукий инвалид корчится в грязи, пытаясь выбраться.
Власов надел перчатку и осторожно поднял целленхёрер. Вблизи стало видно, что вещица серьёзно пострадала: через весь корпус шла длинная трещина. Похоже, его не просто уронили, а бросили с силой. Или наступили на неё каблуком. Но дойчская техника выдержала даже такое обращение: телефон продолжал мелко дрожать.
Фридрих нажал на кнопку приёма и поднёс трубку к уху, но не услышал ничего. Видимо, динамик все- таки не выдержал удара.
Власов, однако, имел возможность принять звонок. Он достал свой «Сименс», пощёлкал клавишами и набрал код одной специальной функции. Через две секунды на экранчике загорелся красный огонёк: телефон захватил сигнал от микросхемы «Боша», декодировал его и перенаправил на себя.
Власов снова нажал на «приём», надеясь услышать что-нибудь интересное.
— Это ты? — зазвенел в трубке женский голосок, — Ну ты сегодня можешь? Эй, ты со мной разговаривать будешь или как? Дрю, алло?
Власов подождал еще немного, но звонившая, обиженно буркнув что-то неразборчивое, отсоединилась. Более по профессиональной привычке, чем из реального интереса, Фридрих бросил взгляд на экранчик, где должен был отображаться номер последнего абонента. Однако вместо цифр там зияли прочерки — лишь в третьей и седьмой позиции обозначились пятерка и девятка. Очевидно, звонившая пользовалась антиопределителем номера, причем, скорее всего, купленной на радиорынке самоделкой. Фридриха это слегка заинтриговало. Скорее всего, причина, по которой эта девица — голос был молодой — прятала свой номер, была чисто бытовой, но всякая попытка скрыть от него информацию вызывала у Власова повышенный интерес. Он нажал пару кнопок на искалеченном аппарате; одна из них заедала, но со второй попытки все-таки сработала. «Непринятых звонков: 2» — высветилось на экранчике. Если они от той же особы, может, в прошлые разы определились другие цифры? Фридрих раскрыл список. В прошлые разы номера не определились полностью, но возле каждой строчки из черточек красовалось слово «Прослушать». Точно, вспомнил Власов, в этих аппаратах есть функция автоответчика и записи звонка. Когда-то целленхёрер был придуман для того, чтобы связываться с человеком, где бы тот ни находился; предполагалось, что он постоянно таскает трубку с собой, и функция автоответчика ему не нужна. Реальная жизнь показала, что это далеко не всегда так...
Фридрих подогнал световую полоску к первому звонку и нажал «Прослушать». «Сименс» услужливо перехватил сигнал, идущий на мертвый динамик. Звонок и впрямь оказался от той же девицы; капризным голосом, в котором слышались и раздраженные нотки, она просила позвонить ей, не назвав ни телефона, ни своего имени — очевидно, владелец «Боша» должен был все это хорошо знать. Уже не надеясь ни на что любопытное, Власов перевел полоску на вторую запись и снова нажал на кнопку.
— Хи, сагуа, — дохнуло в трубку откуда-то издалека.
Власов невольно сжался. Этот голос был ему знаком. Он очень хорошо его запомнил — там, в метро.
— Мне нужны чени за тот джу. Сегодня. Или у нас пойдут другие джанхуашки, совсем плохие. Конджуй, цао.
В трубке щёлкнуло: записанное сообщение кончилось.
Власов внимательно осмотрел корпус целленхёрера: трещина была совсем свежая. Да и звонки: Нет, это кто-то совсем недавно шандарахнул дорогой вещицей по полу. Кто-то, кто находился в этой квартире вот только что.
Не тратя времени на дальнейшие размышления, Фридрих осторожно обернул аппаратик в чистую салфетку (какая удача, что он был в перчатках — стало быть, отпечатки хозяина сохранились!) и сунул в карман куртки. Открыв кран, он наскоро смыл грязь с рукава и поспешно вышел из ванной, напустив на себя озабоченный вид.
В прихожей ещё толпился народ. Фрау Галле, уже одетая, стояла с кислой гримаской на лице, явно дожидаясь Власова. Прочая публика сосредоточенно боролась с пуговицами и крючками.
— Власов, сколько можно? Мне жарко, я вспотела, — журналистка явно искала, на кого бы вылить раздражение.
— Вы могли выйти на улицу и подождать меня там, — невозмутимо ответил Власов. Фрау не удостоила его ответом.
Спускаясь по лестнице в сопровождении Франциски (на сей раз она сама не захотела пользоваться лифтом, куда уже набилась куча народу), Фридрих напряжённо размышлял. С одной стороны, ему очень повезло: он только что получил прямое и недвусмысленное подтверждение того, что либералы напрямую связаны с московскими дуфанами и лично со Спаде. Если подключить ДГБ... а не подключить его невозможно... им ничего не стоит взять на карандаш каждого присутствующего на этой тусовке. Вероятно, целленхёрер выбросил молодой человек мужского пола: кличка неопределенного рода может принадлежать и женщине, и ни в одном из звонков не был обозначен пол адресата, но криминальный мир патриархален и серьезные дела обычно «бабам» не доверяет. Да и вкусы Спаде известны... хотя, конечно, ниоткуда не следует, что Спаде и Дрю связывают постельные отношения. Звонок-то был о деньгах, Фридрих со встречи в подземке помнил слово «чени». Да и капризный голосок девицы — скорее аргумент в пользу того, что Дрю не педе. Впрочем, тут возможны разные варианты деловых и личных связей. Зато точно ясно, что Дрю — человек не бедный, раз позволяет себе в раздражении разбивать дорогие трубки. Что и неудивительно, учитывая его дела со Спаде.
Интересно, хватится ли Дрю своего аппарата, и если да, то как скоро? Когда он швырнул трубку об пол, динамик вышел из строя, и наступившую тишину Дрю, очевидно, счел верным признаком смерти целленхёрера. Но потом ему все же может прийти в голову удостовериться. И что он подумает, когда не найдет трубку? И хозяева квартиры скажут ему, что не находили ее и не выбрасывали? Похоже, он и так на нервах, так что вполне может удариться в бега. Или натворить еще каких-нибудь глупостей. Что, конечно,
