нежелательно. Но что делать — забрать аппарат вместе с отпечатками было важнее.
А может, подумал Фридрих, он все же зря думает о Дрю как о «нем»? Женщина вряд ли может быть деловым партнером Спаде — но может быть клиентом. Розовый цвет трубки, опять же...
Ладно, к чему гадать — достаточно слить информацию куда следует, и всех присутствовавших мигом протрясут и найдут нужного. Даже если он не был в комнате во время собрания. Особенно если отпечатки на трубке четкие... С другой стороны, если после визита Фридриха начнутся повальные аресты, эти дурачки точно решат, что он сотрудник ДГБ. Хотя они и без того наполовину в этом убеждены... но только наполовину -теперь же уверенность будет полной... Надо будет как-нибудь объяснить это Никонову... Власов поймал себя на том, что уже решил, кому именно он отдаст трофей. Впрочем, других осмысленных вариантов не просматривалось.
— Я хочу подышать воздухом, — заявила Франциска. К этому времени они уже вышли на улицу и подходили к машине. — Давайте постоим здесь.
Фридрих скептически огляделся: вокруг царила промозглая сырость, а оживленное движение по ярко освещенному Власовскому проспекту насыщало воздух отнюдь не озоном. Дышать всем этим имело смысл разве что за деньги — или по долгу службы. Однако спорить с капризной женщиной не хотелось: это грозило какой-нибудь неожиданной выходкой с её стороны, что было бы крайне несвоевременно. Поэтому Фридрих просто кивнул.
Журналистка небрежно опёрлась на крыло BMW. Власов с содроганием подумал о московской грязи.
— Нам пора, — напомнил Власов после минутного молчания. — У меня дела.
— Вам никогда не говорили, Власов, что вы не джентльмен? — Франциска вздёрнула остренький подбородок. — Джентльмен никогда не стал бы торопить даму.
— В дойчском языке нет такого слова — джентльмен, — улыбнулся Власов. — Зато я честный дойч, этого у меня не отнять... Куда вас отвезти? — перевёл он разговор на дело.
— К сыну, — уверенно сказала журналистка.
— То есть к Берте, — уточнил Власов.
— Да, к Берте. Я там себя чувствую спокойно.
— А как вам нравится хозяйка квартиры? — поинтересовался Фридрих.
— Простите, — мягкий девичий голос заставил Фридриха оглянуться. Перед ним стояла Марта — в белой вязаной шапочке и шубке, которая ей очень шла.
— Я, наверное, некстати... — она говорила по-русски, — у вас тут разговор... просто я хотела сказать... В общем, — собралась она с духом, — вы меня удивили. Я не думала, что кто-нибудь придёт и скажет им... такое. Они все просто обалдели! — грубоватое русское словцо смягчило искреннее восхищение в голосе девушки. — Вы... вы молодец. Вот. Хотя, конечно, по сути вы неправы.
— В чём же? — поинтересовался Власов.
— Не знаю, — ответила Марта. — Но вы же не можете быть правы, ведь вы самый настоящий нацист. Как папа. Только вы умнее. А я не знаю, как вам возразить на ваши рассуждения. И эти... наши: они тоже не сообразили, как вам ответить. Но если кто-то не может ответить, это же ещё не значит, что он неправ? Какой-нибудь, к примеру... Аристотель, — неуверенно сказала девушка, — считал, что Солнце вращается вокруг Земли. И если бы я с ним спорила, он бы, наверное, тоже разбил бы мои аргументы, потому что я плохо помню астрономию, а он очень умный. Но ведь Земля-то всё равно вращается вокруг Солнца, понимаете?
— Понимаю, — сказал Власов. — Вы хотите сказать, что неумный человек может защищать истину, в то время как умный — проповедовать изощрённую ложь. Такое бывает. Но человеческая способность лгать ограничена. Демагоги обычно используют разного рода заумные рассуждения или апеллируют к сомнительным ценностям. Я же говорил самые обычные вещи, не выходящие за пределы здравого смысла.
— Ну... не знаю, — девушка смутилась ещё сильнее, — насчёт обычных вещей. Я такого никогда не слышала.
— Даже в школе? — поинтересовался Фридрих. — Или от родителей?
Марта сморщила носик.
— Роди-ители... Из-за них у меня всё и началось. У меня папа военный. Настоящий национал- социалист, — она чуть придвинулась к Власову, так что стал виден пар, выходящий изо рта. — И мама такая же. Они меня замучили своим воспитанием. Слова в простоте не скажут, сплошные пафосные лозунги. Партия, долг, великие идеалы, подвиг ветеранов, которого я должна быть достойна... Того нельзя, этого нельзя, ничего нельзя. Жить нельзя! Я от этого воспитания из дому сбежала, — призналась она. — Ну и... и... и вот.
Власов немного помолчал, собираясь с мыслями.
— Каждый человек, — медленно произнёс он, — и уж тем более ариец, имеет право на самостоятельную жизнь. Я сам покинул родительский кров довольно рано. И не услышал ни одного упрёка в свой адрес, — Фридрих, как всегда, не стал вдаваться в детали. — И если ваши родители и в самом деле настоящие национал-социалисты...
Девушка внезапно всхлипнула.
— Вот именно! — шмыгая носом, сказала она. — Папа даже не интересуется, где я и что со мной. Ему на меня наплевать! И мама тоже... ну, почти. А я ведь их люблю. Мне просто хочется, чтобы они со мной считались... Я лишнее говорю, наверное. Я просто хотела сказать, что вы очень хорошо выступили. Хотя я с вами несогласна. Извините, я лучше пойду. Мне кажется, ваша дама настроена против моего общества, — не дожидаясь ответа Марта развернулась на каблуках и пошла вверх по улице.
Фридрих перевёл взгляд на фрау Галле и невольно поднял бровь от удивления: лицо журналистки было искажено злобой.
— Наглая девка, — прошипела та, поймав взгляд Власова. — Как она посмела приставать к незнакомому мужчине! О чём это вы там ворковали?
— Ворковали? — слегка опешил Фридрих. — Вы хотя бы поняли, о чём шла речь?
— Я же слышала, каким тоном говорила эта... эта маленькая дрянь! — выпрямилась фрау. Власов механически отметил про себя, что соприкосновение с крылом автомобиля не прошло для её одежды бесследно. — Вы говорили с ней на русском, чтобы я не понимала, ведь так? Но я женщина, и в таких ситуациях мне не нужен переводчик! Вам нравятся молодые девки, которые напрашиваются на знакомство?
За это время Власов успел собраться с мыслями.
— Девушка хотела поговорить о гносеологических аспектах нашего спора, — снисходительно пояснил он. — Она предложила любопытный аргумент...
— Очень подходящее место и время для философских дискуссий! — нелогично заявила Галле. — И эти слёзы! Наверное, они были по поводу теории познания?
— Нет. У девушки конфликт с родителями на идейной почве, — вздохнул Фридрих. — На мой взгляд, вздорный.
— Ну да, ну да, — в литературном дойче Франциски неожиданно прорезался какой-то хамоватый говорок, — знамо дело, идейные конфликты, перси-шмерси. Девка-то домашняя, холёная. Побежала за смазливым парнем, который папе с мамой не показался. Парень её поимел да бросил, окружение евойное надоело, к папе с мамой с поджатым хвостом не хочется. Теперь ей нужен солидный мужчина. Которого не стыдно родителям показать. Да такого отхватить, чтобы родня язычки-то поприкусила. В поиске она, не ясно, что ли?
«Вполне возможно», вынужден был признать Фридрих. Пошлые бабские рассуждения ревнивой журналистки — почему-то вообразившей, что у неё есть какие-то права на него, Власова, — звучали вполне убедительно.
— Sorry, — раздалось за спиной. — Надеюсь, я не помешал вашей беседе? — человек говорил по- английски, и голос его был Власову знаком.
— It's OK, — немедленно ответила фрау Галле, хотя обращались не к ней. — Пожалуйста, мистер Рональдс, я рада вас видеть.
Она явно настроилась взять маленький женский реванш.
