отвечает... «Наш источник, близкий к правительственным кругам, считает». «Независимый эксперт в частном порядке сообщил нашему корреспонденту». Может быть, что-то вроде этого? Вряд ли, не похоже... Впрочем, всё это имеет смысл только в том случае, если Рональдс — действительно журналист и только журналист. А если нет? А если он работает на какую-нибудь из американских разведок — благо, выбор велик? Профессионал или случайно завербованная серая мышка? Пожалуй, он может быть и профи. А если и этот тип каким-то образом запутан в историю с Вебером? Не исключено, ничего не исключено... И что делать? Идти на контакт? Это требует времени, а у него его мало. Или это чей-то отвлекающий маневр? Слишком сложно. В конце концов, есть самое простое объяснение: журналист не знает, что предпринять дальше, и поэтому действует наобум. Франциску он упустил. Теперь ему надо за что-то зацепиться, чтобы представить начальству хоть какой-то материал... Или всё-таки за этим стоит нечто большее?
Наконец, самое неожиданное: найденный в ванной целленхёрер. Всё-таки: кому мог принадлежать телефон? Помнится, Игорь проявлял странную осведомлённость в вопросе о штрике? А может быть, этот Юрий? Кажется, он достаточно вспыльчив, чтобы со всей силой шандарахнуть трубкой о пол ванной. Нет, непохоже: парень явно не из того теста: А может быть... Нет, гадать бесполезно. А вот почему владелец телефона его разбил — только ли это простая злость? И не связано ли это с гибелью неизвестного друга? Связь может быть самая прямая...
Интерес представляла и ситуация на том конце трубки. Похоже, русские полицейские правы — дела Спаде идут плохо. Он нервничает и делает ошибки. В том числе самые примитивные. Например, оставляет запись своего голоса на автоответчике. И ещё — дуфан вынужден лично звонить и требовать денег. Нет, Спаде явно не на подъеме. И наверняка уже нашлось немало желающих толкнуть падающего...
Фрау Галле кашлянула, пытаясь привлечь внимание мужчины. Власов сделал вид, что напряжённо всматривается вдаль.
— Власов! Я, кажется, к вам обращаюсь! — возмутилась фрау Галле.
— Вы ничего мне не говорили, а я не хотел нарушать ваш покой, — недовольно ответил Власов.
— Не говорила! Я уже полчаса на вас смотрю! — заявила журналистка, но тут же осеклась: даже её умишка хватило, чтобы сообразить, какую глупость сморозила.
Фридрих, однако, не упустил случая прочитать ей нотацию:
— Во-первых, получаса ещё не прошло. Во-вторых, я обязан не ловить ваши взгляды, а следить за дорогой и при этом сверяться с картой. Я еду по незнакомому городу в плохую погоду в тёмное время суток, и совершенно не хочу попасть в аварию или иметь неприятности с полицией. В-третьих, вы были вполне способны подавать сигналы не глазами, а голосом...
— Я думала, вы более галантный мужчина, — вздохнула фрау. — Иногда вы бываете совершенно невыносимы.
Власов промолчал.
— Этот Рональдс — самодовольный хам, — заявила Франциска.
— Обычный американец, — не согласился Фридрих.
— Я что, не знаю, какие бывают американцы? — тут же полезла в спор журналистка. — Это очень милые, жизнерадостные, остроумные люди.
— Вы, однако, почему-то не назвали их воспитанными, — отметил Власов.
— Ну, если под воспитанностью понимать нашу дойчскую чопорность и неумение расслабиться... — попыталась возразить фрау Галле.
— Умение расслабиться — замечательная вещь, но как насчёт умения собраться? — Власов перешёл в другой ряд: на экранчике мерцал знак поворота.
— Когда надо, они умеют собираться. В конце концов, они построили величайшую в мире страну, — журналистка почувствовала себя увереннее, перейдя на почву привычных штампов. — И при этом построили легко, без этой нашей звериной серьёзности, без этого вечного застывшего усилия на лице... Современная Америка возводилась под музыку «Битлз»... — она слегка зевнула.
Власов вырулил по сложной развязке, убедился, что съехал куда надо, потом ответил:
— Музыка «Битлз» — на мой взгляд, ничего из себя не представляющая по сравнению с нашим Веберном или хотя бы Штокхаузеном, — это, конечно, могучая сила. Но не будем забывать о грубой реальности. Америка и Англия, в отличие от стран континентальной Европы, почти не воевали на своей территории. Ну, британцам, по крайней мере, пришлось иметь дело с воздушными налетами и нашей, увы, неудачной попыткой высадки в сорок пятом — хотя с тем, что творилось на континенте, это не сравнить. А на территорию США вообще за весь ХХ век не упало ни одной бомбы. Точнее, упала одна, занесенная на японском неуправляемом воздушном шаре и не причинившая никакого вреда... Так что все богатства, награбленные в ходе европейских войн, беспрепятственно стекались туда...
— Пропаганда, — механически отреагировала журналистка, — призванная скрыть собственные промахи и ошибки.
— Вы начинаете говорить языком своих статей, — недовольно заметил Фридрих. — Я сегодня уже сыт по горло политическими спорами. Давайте сменим тему... или спокойно помолчим.
Молчать фрау Галле не хотелось.
— Мне кажется, — начала она, — Микки стало лучше. Он такой спокойный... И много спит. Бабушка Берта ему заваривает чай из каких-то травок. Успокаивающий. Он на него очень хорошо действует.
— Полюбопытствуйте, что это за травки, — проворчал Власов. Про себя он подумал, что старая Берта — которую Франциска уже стала называть «бабушкой» — скорее всего, держит мальчика на сильных успокаивающих, перемежая их со снотворным. Наверняка мальчику это не очень полезно — но Берта вряд ли думает о его здоровье... или о чьём бы то ни было, кроме своего собственного.
— Берта — очень милая старуха, — продолжала чесать языком Франциска. — С ней, правда, очень тяжело общаться. Она совершенно глухая. И ещё она курит, но мне это почти не мешает. У нас многие этим... балуются, — призналась она. — Но зато она так бережно относится к Микки! И готовит прекрасный кофе. Мне не нравится Москва, но в этом доме я чувствую себя в безопасности...
— Вы уверены? — не удержался Власов.
— Я разбираюсь в людях, — уверенно заявила фрау.
Навигатор издал возмущённый писк: машина проскочила нужный поворот. Возвращаться пришлось по сложному маршруту с проездом через какие-то тёмные дворы. Фридрих полностью сосредоточился на дороге и довольно невежливо прервал фрау, попытавшуюся было возобновить разговор. Та решила обидеться и замолчала совсем.
Зато, выбравшись из дорожной ловушки, Власов попал в «зелёную волну» светофоров. Дорога, в виде исключения, была относительно свободна, так что ехать можно было практически без остановок.
Абстрагировавшись от недовольно сопящей женщины на соседнем сиденье, Фридрих позволил себе вернуться к своим размышлениям.
О разбитом целленхёрере и телефонном звонке думать больше не хотелось: всё, что мог сделать Власов в этой ситуации — как можно скорее известить Никонова о происшествии и отдать ему аппаратик. Разумеется, с условием: держать его, Фридриха, в курсе дела...
Потом его мысли приобрели более абстрактный оттенок. Всплыли — и не хотели идти прочь из головы — слова американца о победе и поражении в споре. Надо признать, решил Власов, что определённый смысл в них есть. В самом деле, что толку быть правым, если твоя правота отвращает слушателя и настраивает его против истины? Не стоит ли и в самом деле подслащивать пилюли? С другой стороны, сколько ни добавляй сахара в целебную микстуру, она всё равно не будет столь же сладкой, как чистая патока... Вообще говоря, — решил про себя Фридрих, — дойчи не умеют одного: убедительно лгать. Они всегда проигрывали в этом важном умении тем же англосаксам (которых, похоже, вообще не интересует истина). Это признавал даже Хитлер, призывавший учиться пропаганде у англичан. Власов вспомнил о различии между юридическими системами Райха и западного блока. Дойчская правовая система основана на понятии объективной истины, дело суда — её установить. Англосаксонское же «общее право» понимает процесс как судебный поединок: его выигрывает тот, кто продемонстрировал лучшее ораторское искусство, чем его противник. Умение выдать черное за белое вызывает восхищение; чем тяжелее преступление и несомненнее вина, тем большим авторитетом пользуется адвокат, добившийся оправдательного приговора заведомому душегубу, и тем больший гонорар он получает, словно бы сделал чрезвычайно полезное для общества дело. Либеральные демагоги любят сравнивать профессии адвоката и врача, который-де тоже
