Она воображала себя талантливой, но недооценённой журналисткой, и думала, что у неё есть убеждения — правильные, красивые, гуманные, либеральные. Она верила, что противостоит «фашистскому государству», которое является главной причиной её несчастий. Что она — привлекательная женщина, которой не везёт с мужчинами, но вот-вот на горизонте появится прекрасный принц и унесёт её куда-нибудь на край света, где ей будет хорошо и уютно. Что с её сыном всё в порядке — да, с ним бывает тяжело, но это потому, что он не такой, как все, и всё с ним как-нибудь наладится. Как и со всеми остальными проблемами — всё как-нибудь само разрешится, всё как-нибудь само собой образуется. На худой конец найдётся кто-то, кто всё решит и устроит.
Но сейчас, зажатая в угол, как крыса, отчаянно боящаяся за свою жизнь, она видела всё как есть. Плёнка разорвалась. Франциска Галле осознала себя и своё место в мире.
Она — плохая журналистка, не владеющая азами ремесла. Она потратила лучшую часть жизни на человека, который обращался с ней очень скверно — и, к сожалению, она этого заслуживала, более того, она этого хотела. Её сын — неполноценный, генетический шлак. (Странно, но даже эта мысль не вызвала у неё ни ужаса, ни возмущения). Она попала в скверную историю, причём сама, по собственной воле — а точнее, безволию. Люди, которые оказывали ей любезности, преследовали собственные интересы, которые она не понимала и даже не желала об этом думать. Она доверяла всякому, кто брал на себя решение её проблем — доверяла слепо, безрассудно, и в мелочах, и в важных вопросах. Как она доверилась совершенно незнакомому человеку, позвавшему её сюда. Потом — Андрею. Или ещё — Фридриху Власову. На нём она буквально повисла — в глубине души надеясь на то, что он, может быть, будет решать её проблемы и дальше... может быть, даже всю жизнь.
Франциска чуть не рассмеялась — настолько ей стало ясно, до чего она была глупа. Фридрих ей не интересуется, совсем, совершенно. И потому, что он, похоже, вообще не интересуется женщинами, и потому — мысль оказалась колючей, но она додумала её до конца, и это оказалось не так уж сложно — что она, какая есть, никому не нужна. Она некрасива, неумна, и ещё этот гадкий Микки. Таких в лучшем случае используют — и бросают. Как бросили её все, кто ей попользовался. Может быть, кроме Власова — в нём было что-то, помимо желания воспользоваться ею. Что-то вроде чувства долга. Но не более того. Он пожертвует ею, если это будет нужно.
А сейчас её, вполне возможно, убьют, если только она сама себе не поможет.
Мысли фрау Галле стали короткими и точными. Что происходит? Где я? Где враги? Чего мне от них ждать? Чего мне бояться? Что у меня есть? Что делать с тем, что у меня есть?
За ней и сыном пришёл какой-то опасный человек. Видимо, он собирается её похитить или убить. Почему и зачем она ему понадобилась — неважно. В любом случае её и Микки не ждёт ничего хорошего. Значит, попадать в его руки ни в коем случае нельзя.
Где она? Она вместе с сыном прячется в каком-то тайнике. Похоже, Микки нашёл его случайно. Несомненно, его устроила Берта — иначе откуда здесь целленхёрер. Зачем? Возможно, как раз на такой случай: спрятаться, когда придут незваные гости. Телефон очень кстати. Но увы — звукоизоляция в схроне ни к чёрту не годится. Если она слышит разговоры на кухне, значит, на кухне будет слышно то, что происходит здесь. Это значит — если она попытается звонить, Спаде услышит.
У неё есть время, но вряд ли много. Спаде скоро потеряет терпение, а старуха Берта сообразит, что оставленные на её попечение женщина и ребёнок где-то прячутся. Тогда она выдаст Спаде тайник. Сейчас она этого не делает только потому, поняла Франциска, что здесь находится что-то ценное, чего она не хочет отдавать. Но жизнь и здоровье она ценит дороже — и не будет доводить дело до того, чтобы Спаде её пытал. Что касается её и Микки, то Берта Соломоновна, если только сообразит, что они здесь, немедленно их выдаст.
Также есть пистолет и целленхёрер. Пистолет может стрелять. Сейчас это неактуально. Что может сделать целленхёрер?
Может быть, отправить KMD-сообщение? Она взяла в руки аппаратик, нажала кнопку. Батареи были исправны: маленький зелёный экранчик засветился. Увы, это была очень старая модель, по нему можно было делать только обычные звонки. Интересно, проплачен ли он? Неважно, звонок в полицию — бесплатный. Жаль, что она не поинтересовалась номерами всяких специальных служб. Ну да, это же её не интересовало — она думала, что её проблемы решит кто-то другой.
Когда звонить? Спаде, наверное, не будет сидеть на кухне два часа. Он хоть раз отойдёт в туалет, или просто выйдет из комнаты. Тогда нужно набрать 110 и быстро сказать дежурному... Что сказать? У неё будет меньше минуты. Прежде всего — назвать адрес, это самое главное.
У неё упало сердце — она вдруг сообразила, что не помнит адреса наизусть. Он был в записной книжке, и вписывала она его туда не сама. К тому же он был записан по-русски, а она не знала кириллицы. Власов довёз её до места, а потом... а потом она ни разу не поинтересовалась, где живёт. Хотя... хотя... стоп! Галле зажмурилась и сжала зубы, вспомниная свою дурацкую эскападу, когда она забралась в квартиру цу Зайн-Витнегштайна. Тогда её подвозил Андрей. Ага, по дороге он как раз говорил о названиях улиц — что Ласточкины горы хорошо переводятся на дойч, а вот она, Франциска, живёт на улице, название которой... которой... Она сосредоточилось, и в памяти всплыло нечто труднопроизносимое — что-то вроде «бу-тур-ски валл».
Так, теперь дом. Она зажмурилась, стиснув рукоять тяжёлого пистолета. На доме был номер. Белый номер на синем фоне. Одна цифра, и рядом буква. Восемь — а. Да. Точно. Номер квартиры она, слава Богу, всё-таки помнила. Что ж, у неё есть маленький шанс объяснить, где она. Может быть, дежурный поймёт.
Тем временем с кухни раздался скрип мельнички для кофейных зёрен.
— Что это за сорт? — поинтересовался мужчина.
— Арабика и немножечко харари, — сказала старуха.
— Неплохая смесь. Кофе — единственный наркотик, который я себе позволяю в любых количествах.
— Барыжите этими делами? — спросила Берта.
— Жить-то надо, — ответил Спаде ей в тон.
Фрау Галле тем временем думала дальше. Если Спаде всё-таки откроет, где они прячутся, придётся стрелять. У неё есть пистолет, но она не знает, как с ним обращаться. Когда-то — женщине показалось, что это было сто лет назад и не с ней — она думала, что ненавидит оружие. Теперь-то она понимала, что она просто боялась, до одури боялась его — и поэтому старалась держаться подальше, рассчитывая на то, что её будет защищать кто-нибудь другой... Ладно, решила она, сейчас это не так важно.
Франциска подняла пистолет и поняла, что в одной руке его не удержит. Тогда она взяла его двумя руками, а целленхёрер положила рядом.
Она совсем забыла про Микки.
Пока маленькому Михелю было страшно, он сидел тихо. Но в укрытии ничего интересного не происходило, и он расслабился. В дурную головёнку полезли обычные мыслишки — чем-нибудь заняться, как-нибудь рассеяться, развлечься. Нет, он вроде бы и понимал, что развлекаться сейчас не время и не место, но что-то изнутри не давало ему покоя. Ему нужно было чем-то себя занять. Ну или хотя бы на что-то смотреть.
Он повернулся, чтобы смотреть на мамины ноги.
— Это что такое? — раздалось на кухне.
— Что? — не поняла старуха.
— Кажется, был какой-то звук, — сказал мужчина. — Тут поблизости кто-то есть. Где это?
— Я не слышу звуки, только очень высокие, — сказала старуха.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением в голосе сказал мужчина. — Всё-таки сдаётся мне, что ты что-то скрываешь. Может, я зря теряю время?..
Франциска вздрогнула и осторожно поднесла палец к губам, призывая сына вести себя тихо.
Тем временем Микки пришла в голову идея.
Сейчас мама Фри отчаянно боится шума. Это значит, что она будет сидеть неподвижно и молчать, что бы он, Микки, ни делал. То есть она полностью в его власти. Целиком и полностью. А это значит... это значит, что, пока они здесь сидят, он может отлично провести время. Наконец-то сделать всё то, о чём мечтал.
