качать права, а думать о том, как помочь следствию и заслужить хотя бы частичное снисхождение. Знаете, как пишут на плакатах: «Полицейский — лучший друг честного гражданина, помощник оступившегося и самый страшный кошмар закоренелого преступника». Немного пафосно, но по сути верно...
— Вернемся к практическим вопросам, — сказал Фридрих. — Что делать, когда мне снова позвонит Спаде?
— Ну, в принципе мы могли бы поставить ваш телефон на прослушивание... — произнес ротмистр, все своим видом давая понять, что не особо надеется на согласие.
— Это исключено, — не обманул его ожиданий Власов.
— Тогда вот что. Сейчас дойдем до фургона, и я дам вам еще один аппарат. По сути, обычный целленхёрер, ну, с некоторыми дополнительными функциями. Под расписку, вы уж не обижайтесь — отчетность... Когда наш объект снова с вами свяжется, вы нажмете кнопку на этом аппарате, автоматически пойдет перехват, запись и передача нам сигнала.
— Надеюсь, в число «дополнительных функций» не входит отслеживание местонахождения аппарата или несанкционированная передача? — с вежливой улыбкой осведомился Фридрих. — Это несложно проверить, вы ведь понимаете.
— Ну разумеется, херр оберст. Когда он включен, его можно отследить, как обычный целленхёрер, но когда выключен — никаких сюрпризов. Мы ведь делаем общее дело, к чему недоверие между союзниками?
— А что мне сказать Спаде? О Грязнове и о выкупе.
Ротмистр на краткое время задумался.
— Полагаю, о Грязнове надо сказать правду — ну, без подробностей, конечно, которые вы не могли бы знать, — ротмистр переглянулся с Никоновым, проверяя, не будет ли у того возражений. Но майор лишь молча кивнул. — О выкупе — что деньги будут к назначенному им сроку.
— Хорошо, — согласился Фридрих.
Хотя на самом деле хорошего во всем происходящем было немного.
Kapitel 47. 15 февраля, пятница, утро. Санкт-Петербург, улица Платона Павлова, 28.
С утра Фридрих проснулся бодрым и полным сил; направляясь в душ, с неловкостью вспомнил, что ночью по дороге домой все же задремал в никоновской машине. Впрочем, говорить все равно было не о чем — операция, успешная для крипо, для них двоих провалена... Однако теперь, по прошествии шести с лишним часов, есть смысл вновь перемолвиться словом с майором. Могут быть новости, ибо не все могли себе позволить в эту ночь отправиться домой спать. Обходительному ротмистру, например, наверняка было не до сна — не говоря уж о его «клиентах».
Была еще некая мысль, тревожившая Фридриха после неудачи на складах. Ну конечно — последние слова Грязнова. «Макс сука, все из-за него...» Какой такой Макс? Может, Грязнов сказал не «Макс», а «Матиас»? Выглядит очень логично, умирающий говорил с большим трудом и действительно мог глотать слоги. И все же Фридрих был уверен, что слышал именно «Макс», а не «Матиас» или «Матс». Может быть, Макс — это какой-то деятель из демдвижения? Фридрих мысленно перебрал тех, с чьими досье успел ознакомиться, изучая дело Вебера. Вроде бы не было там никого с подходящим именем... Тем более, надо уточнить у майора.
Никонов тоже уже не спал — и более того, успел пообщаться с крипо. Новости действительно были — благодаря показаниям арестованных удалось накрыть большой тайник с наркотиками, включая штрик, и взять еще нескольких бандитов рядового уровня — однако все это была чистая уголовщина, для ведомств Власова и Никонова прямого интереса не представлявшая. Если, конечно, майор действительно рассказал все, что узнал, чего Фридрих гарантировать не мог — однако интуиция подсказывала ему, что это действительно так. В ответ Власов процитировал последние слова Грязнова и поинтересовался, что об этом думает собеседник.
— Вы можете гарантировать, что слышали именно «Макс сука», а не что-то похожее? — спросил Никонов.
— Вообще-то нет, — признался Фридрих. — Он говорил весьма нечетко.
— Ну тогда все просто, — констатировал майор. — Он сказал не «Макс — сука», а «Максуд». «Максуд, все из-за него». Это кличка одного из продавцов, того, что постарше. Основные переговоры Грязнов вел именно с ним. Его фамилия Максудов.
Фридрих постарался представить лицо бандита, получившего сапогом по уху.
— Он кавказец? Вроде бы не очень похож.
— У него мать русская. Общественное мнение такие браки не одобряет, кстати, и у самих кавказцев тоже. Но никаких официальных запретов на них нет.
Фридрих об этом знал. Российские расовые законы всегда были намного либеральнее имперских. Считалось, что в стране, немалую долю населения которой составляют неарийские народы, иначе нельзя... хотя существовала и иная точка зрения, делавшая из той же посылки прямо противоположный вывод.
— Что ж, благодарю за разъяснение, — сказал Власов вслух. — Вы уверены, что речь именно об этом персонаже, а не о каком-нибудь диссиденте из окружения Грязнова?
— Нет, уж их-то я, голубчиков, наперечет знаю. Нет там ни Максов, ни, тем паче, Максудов. Правда, один Марк имеется — дедок уже за шестьдесят, такой, знаете ли, обросший плесенью теоретик... едва ли он имеет отношение к этим делам. Как по-вашему, могла в имени быть буква «р»?
— Нет, — уверенно ответил Фридрих, — ее там точно не было. А Грязнов ведь не картавил. Хотя, конечно, надо учитывать, в каком он был состоянии...
— Ну, для очистки совести проверим этого Марка. Хотя, по правде говоря, в Москве у меня сейчас маловато подходящих людей...
«Подходящих — это тех, кому можно доверять? — подумал Власов. — Или просто свободных от некой более важной операции?» Спрашивать он, конечно, не стал — если бы Никонов хотел выразиться яснее, то сделал бы это сам.
— Вы, кстати, в Москву сегодня-завтра не собираетесь? — осведомился майор. — А то крипо все-таки сильно надеются на вашу помощь в охоте на небезызвестного вам Крысюка.
— Возможно, — задумчиво ответил Фридрих. Это что ж выходит — Никонов хочет побыстрей спровадить его из Бурга? Начинается то самое, о чем говорил Хайнц? Или все-таки иногда слова означают только то, что сказано, и ничего кроме?
— Да, вот еще что, — поспешно добавил Власов, — вам ничего не известно о неком Мюрате Гельмане? Он, очевидно, проходит по вашим досье, но речь не о прошлых делах. У меня вчера была с ним назначена встреча, но он бесследно исчез. Целленхёрер не отвечает.
— Гельман? У меня сейчас есть доступ к бургским криминальным сводкам — вчера и сегодня в них такой фамилии не было. Может, конечно, его прихватили наши из другого подразделения — в этом случае ничего не могу гарантировать... но постараюсь выяснить, насколько это позволяют мои полномочия.
— Буду очень вам признателен.
Попрощавшись с майором, Власов вновь вернулся к материалам по «Ингерманландии». В течение полутора часов он сделал еще несколько звонков заинтересовавшим его людям, как из числа активных членов организации, так и отошедшим от дел — благовидный предлог, кстати, нашелся легко: все то же исчезновение Гельмана — но, увы, не узнал ничего полезного. Даже на достаточно прозрачные намеки никто из его абонентов, включая и тех, что отозвались о Рифеншталь-фонде без особого почтения, клевать не пожелал.
Конечно, старательный Лемке на его месте продолжал бы разрабатывать тему и дальше. Но интуиция Фридриха оценивала эту идею более чем скептически. Похоже, что все бургские ниточки, на которые возлагал надежду Эберлинг — ну и он сам, конечно, тоже — оборвались или ни к чему не привели. Хотя и нельзя сказать, что эта поездка была бесполезной... Есть еще, конечно, шанс, что убийца Вебера, или похититель пресловутой книги, все-таки выйдет на него сам, как считала Фрау — но это может произойти и в Москве, как, собственно, с Вебером, по той же версии, и случилось... Но было еще некое беспокоящее
