спрашиваю.. Глухое фермерское захолустье, как мне кажется — все же недостаточно вдохновляющий пример для всеобщего подражания.
— А что, национал-социализм — это строй без изъянов? — перешла в контрнаступление Марта.
— Да нет, конечно, — спокойно согласился Фридрих. — Но он, по крайней мере, не ставит перед собой задач осчастливливания всего человечества путем приведения всех к некоему абстрактному идеалу — в чем демократы так напоминают большевиков. Он заботится о благополучии конкретной нации и конкретной страны. И, надо сказать, у него неплохо получается.
Слева впереди показался памятник — бронзовая фигура летчика в комбинезоне и шлеме времен Второй мировой. На мокрой гранитной плите перед постаментом мерз хилый букетик.
— Вот улица Бычкова, — сообщил Власов. — Узнаете пейзаж? Куда дальше?
— Это по правую сторону, — тут же откликнулась Марта; кажется, она была рада возможности сменить тему.
Три минуты спустя автомобиль остановился возле серой девятиэтажки о шести подъездах. Марта некоторое время колебалась, близоруко щурясь сквозь стекло дверцы, но, наконец, заявила, что им нужен третий подъезд, четвертый этаж. Хотя, возможно, и наоборот — третий этаж, четвертый подъезд.
— Что ж, начнем с третьего подъезда, — ответил Фридрих, направляясь к обшарпанной двери, и Марта без особой охоты последовала за ним.
Домофона не оказалось вовсе — как и света на половине лестничных пролетов (Фридрих, естественно, не стал пользоваться лифтом, рассудив, что подъем на четвертый этаж не будет непосильным и для его спутницы). По своей архитектуре дом напоминал общежитие — коим в свое время и был. Его маленькие неуютные квартиры, некоторые даже без кухонь, стоили очень дешево, особенно с учетом городской программы жилищных субсидий, и Власов не нашел ничего невероятного в том, что молодой человек, хорошо владевший востребованной профессией программиста, смог приобрести квартиру в таком доме, еще будучи студентом. Программирование — это та область, где можно начать хорошо зарабатывать задолго до получения официального диплома. Менее вероятным казалось другое — что за прошедшие с тех пор несколько лет тот же программист не заработал себе на жилье получше. Хотя бывают, конечно, рехнерспециалисты, особенно среди молодежи, согласные жить в любом сарае, лишь бы там не было проблем с электричеством и доступом в REIN...
Фридриху повезло: на четвертом этаже свет был, и более того — Марта сразу узнала коричневую, лишенную всякой обивки дверь (глазка в коей тоже не было). Пластмассовый корпус стандартного звонка был сломан и косо висел на квадратной кнопке.
— Ну, я пойду? — осведомилась девушка, когда Власов протянул руку к звонку.
— Подождите на лестнице, — ответил Фридрих. — Может быть, его здесь нет.
На всякий случай он все же нащупал в кармане «стечкин», а затем требовательно позвонил. Потом еще и еще. Никакой реакции; в квартире стояла мертвая тишина.
Фридрих постарался представить, куда выходят окна квартиры и был ли в них свет. Выходило, что на обратную сторону дома — от подъезда их было не видно.
— Марта, могу я вас попросить? — негромко окликнул Фридрих, отступив на лестницу. — Посмотрите с улицы, есть ли у него свет в окнах.
Конечно, отсутствие света ничего бы не доказывало — если в квартире кто-то был, он мог погасить свет после первого же звонка. Зато наличие света сказало бы о многом. К тому же Фридрих решил отослать Марту, чтобы без помех поговорить с Лемке, не утруждая себя KMD-морзянкой.
Сообщив подчиненному свое точное местонахождение, Власов велел Лемке не терять времени даром и заняться поиском в сети сообщений от «Jedi». Район был, конечно, не центральный, но и не глухая окраина — Фридрих надеялся, что беспроводной доступ в REIN должен работать здесь достаточно устойчиво. На крайний случай Лемке было разрешено поездить и поискать место, где сеть ловится лучше.
Закончив разговор, Власов занялся опросом соседей. Впрочем, «опросом» — это было бы громко сказано: в квартире справа на звонки тоже никто не отозвался, а из-за двери слева после второго звонка откликнулся не слишком трезвый голос, сообщивший в ответ на очень вежливый вопрос Власова, что он знать ничего не знает об этом м...ке из соседней квартиры, и не пошли бы на х... все, кто мешает рабочему человеку после смены смотреть футбол. Фридриха подмывало строгим официальным тоном сообщить рабочему человеку, что на того будет составлен протокол за нецензурную брань, но он вздохнул и решил не тратить время. Тем более что на лестнице уже послышались шаги возвращавшейся Марты. Слегка запыхавшимся голосом (лифт, как выяснилось, не работал) девушка сообщила, что света в окнах нет.
Фридрих не унывал; он знал, что соседи снизу — часто более информативный источник, чем живущие на том же этаже, ибо в современных домах слышимость через потолок обычно лучше, чем через боковую стену. О чем он и сообщил Марте, когда они спустились до погруженной во мрак площадки третьего этажа.
— Хотите, я вам помогу? — предложила вдруг девушка.
— Каким образом?
— Ну, скажу, что это мне срочно нужен Макс. Вы... только не подумайте, что я кокетничаю, но... девушкам, которые расспрашивают о молодых людях, часто отвечают охотнее, чем незнакомым мужчинам.
«Маленькую Марту снова увлекла игра в сыщиков», — мысленно улыбнулся Власов, но тут же согласился, что идея не лишена здравого зерна. Особенно учитывая темень на лестничной площадке — девушке в такой ситуации с большей вероятностью откроют дверь.
Марта вежливо тренькнула звонком. Долгое время никто не отзывался, и девушка снова потянулась к кнопке, но тут за дверью послышались шаркающие шаги, и не слишком дружелюбный старушечий голос спросил: «Кто там?»
— Добрый вечер, — прощебетала Марта. — Вы извините, я по поводу вашего соседа сверху, Максима Кокорева. Мне очень нужно с ним встретиться, а он...
— А я тут при чем? — перебила старуха. — Знать не знаю никакого Кокорева! — но, не успел Власов огорчиться, как последовало продолжение: — Еще девки всякие к нему будут ходить, еще только оргий над головой мне и не хватало! Иди-ка ты домой, милочка! У тебя мать-то есть? Она знает, что ты на ночь глядя (на самом деле не было еще и половины седьмого) по всяким пункам бегаешь?
— Прошу прощения, сударыня, — вклинился Фридрих, мигом оценивший ситуацию, — но вы неверно поняли. Эта девушка пожаловалась на Кокорева, и нам необходимо с ним побеседовать.
— Ах вот оно что! — тон старухи разом смягчился. — Ну наконец хоть кто-то занялся этим типом. Сейчас я вам открою.
Щелкнул замок, и хлынувший на площадку свет обрисовал в дверном проеме невысокую сухощавую старушенцию никак не моложе семидесяти, в халате с китайскими драконами и мохнатых тапках с помпонами, с собранным в гримасу вечно оскорбленной добродетели морщинистым лицом. Вся информация о ней читалась по этим морщинам, как по бороздкам древнего фонографа: семьи нет, близких подруг тоже, домашних животных не держит, ибо возня и трата денег, и вообще, от них грязь и аллергия; основные занятия на текущий момент и, очевидно, уже до конца жизни — фернзеер и писание кляуз. В общем, просто клад, а не бабулька. Власов опасался лишь одного — что первым делом старуха потребует его документы и внимательно их изучит; дотошность вкупе с подозрительностью у такой публики в крови. В этом случае сойти за русского полицейского, проверяющего жалобу, уже не получится; впрочем, у Фридриха оставалось несколько запасных вариантов — он мог, к примеру, выдать себя за представителя университета (едва ли старуха знала, что Кокорев отчислен), или даже за близкого родственника Марты.
Однако радость старухи по поводу того, что жильцом сверху наконец-то занялись всерьез, была сильнее ее бдительности. Информация полилась потоком, Фридрих едва успевал вставлять наводящие вопросы. В считанные минуты он узнал, что, во-первых, Кокорев и впрямь все еще живет здесь; что тип он угрюмый и подозрительный и вообще хам, никогда не скажет ни «здрасьте», ни «извините»; что он курильщик, и Анна Сергеевна (как звали старуху) не раз жаловалась в инстанции на табачную вонь, проникающую в ее квартиру через вентиляцию, и что пару лет назад жалобы наконец-таки возымели действие — вонь прекратилась, хотя, очевидно, табачную отраву он заменил алкогольной или еще чем похуже — видела она его на лестнице, краше в гроб кладут, рожа желтая, глаза оловянные, она уж
