Россия отмечает Maslenitza — языческий праздник Арийского Единства. Как нам удалось выяснить, в честь этого события в Москву в глубоком секрете прибыл лидер германских ультраправых, один из наиболее непримиримых врагов Свободного мира и демократии Клаус Ламберт, которого многие прочат в будущие лидеры нацистского Райха. С минуты на минуту его кортеж должен проследовать мимо меня. Пока неизвестно, связаны ли с этим визитом драматические события, которые развиваются прямо у нас на глазах. Только что русский санитарный вертолет, присланный для эвакуации Карэн и других раненых, был захвачен офицером германских спецслужб Фридрихом Власовым. Сейчас наш оператор покажет вам этот вертолет... (Эдвин, наконец, сообразил, что от него требуется, и перевел камеру на взлетающий «Фоке-Ахгелис».) Угрожая пилоту оружием — вы сами можете видеть, как это происходит (Эдвин дал максимальное увеличение кабины), этот нацист заставил его взлететь, не позволив оказать помощь раненым американцам! Вот сейчас вы видите, как к нам направляется один из русских полицаев, очевидно, он хочет запретить нам снимать! (Рука в кадре, камера опускается и показывает асфальт, голос за кадром по-русски: «Отойдите, вы мешаете работе медицинской бригады!») Mi imeyem accreditatzia! U nas est pravo... Хорошо, хорошо, мы уходим. Конечно, такое отношение к свободной прессе в нацистской России не удивительно... Оставайтесь с нами, сейчас мы продолжим съемку с другой точки! (Камера колышется на бегу, показывая асфальт, мелькающие ноги, черный от придорожной грязи снег.) Итак, как вы видите, вертолет... Эдвин, вертолет! ... набрал высоту и летит над авеню Osvoboditeley. К сожалению, наша машина разбита, и мы не можем последовать за ним, поэтому будем наблюдать с этого места. Возможно, все происходящее как-то связано со взрывами, имевшими место этой ночью неподалеку отсюда. Ранее информационные агенства передали официальную российскую версию, объяснившую эти взрывы успешной операцией против повстанцев. По просочившимся неофициальным сведениям, при этом был уничтожен попавший в зону операции автомобиль «скорой помощи», спешивший на вызов. Но вот я слышу сирену. Возможно, это «скорая», наконец-то спешащая на помощь раненым американцам... и другим пострадавшим в аварии, — вспомнил, наконец, про них Майк. — Будем надеяться, этих врачей не постигнет та же судьба, что и их несчастных коллег... Но нет, это не «скорая», это полиция, вероятно, спешащая к месту инцидента... нет! Вот теперь вы можете отчетливо видеть — это головная машина кортежа! А следом — черный лимузин Ламберта, обратите внимание, с какой скоростью он несется — в то время как простых москвичей ждут суровые штрафы за превышение скорости выше 38 миль в час... Но что происходит в небе? Мы видим, как угнанный вертолет разворачивается над дорогой — похоже, он собирается преследовать кортеж... нет, завис в воздухе и как будто чего-то выжидает. Что это — вы слышите этот гул? Низко над шоссе появился реактивный истребитель, он держит курс прямо на вертолет, неужели будет столкновение?!
Власов некстати вспомнил, что со времен Первой мировой войны летчику-истребителю не доводилось сбивать самолет противника из пистолета. Был, правда, трагикомический случай в 1943 году, когда пилот американского бомбардировщика Оуэн Бэггетт, уже покинув подбитый японцами самолет и спускаясь на парашюте, застрелил из револьвера пытавшегося добить его пилота одного из вражеских истребителей. Но там скорости были отнюдь не реактивные; японец даже специально уменьшил тягу до минимума, чтобы получше рассмотреть того, кого считал беспомощной жертвой... Как поведет себя Эберлинг, видя у себя прямо по курсу вертолет — будет обходить его сверху или снизу? Явно, что не сбоку — в этом случае он уже не успеет выровняться, чтобы зайти на цель прямо. Если сверху, тогда стрелять бесполезно — в кабину под таким углом не попадешь, а единичная пуля в брюхо едва ли сможет причинить «Дельфину» критические повреждения. Зато, чтобы успеть выйти после такого маневра на цель, Эберлингу придется слишком круто пикировать — пожалуй, шансов выйти из такого пике при такой высоте точки входа немного... Если он пойдет снизу, стрелять по нему будет удобнее — но он может и сам это понять. К тому же он может нырнуть совсем низко, так, что Фридрих не успеет скорректировать прицел. Возможен и вариант, когда за остающиеся секунды Эберлинг не успеет принять решение, или изменит его в последний момент — у неопытных летчиков это бывает — и просто врежется в вертолет. Фридрих понимал, что, возможно, следующие секунды станут последними в его жизни. Впрочем, для ветерана Африканской кампании это чувство не было ни новым, ни особенно неприятным: просто информация на заднем плане, которая не должна мешать выполнению задачи. Необходимость оценивать дистанцию и скорость цели на глазок, без радара, была куда неприятнее. Особенно учитывая, что «элка» меньше боевых истребителей, с которыми ему приходилось иметь дело, и, значит, интуитивно ему будет казаться, что самолет дальше...
В последний момент Фридрих подумал, что можно было бы попробовать связаться с Хайнцем — вероятно, его радиостанция все еще настроена на частоту последней из зон легальной части его маршрута — и еще раз попробовать отговорить его. Но едва ли из этого вышел бы толк, да и, в любом случае, было уже слишком поздно.
Ломая интуитивную установку, первый выстрел он сделал, наверное, метров с четырехсот. Пистолет дернулся в руках и снова замер, упертый рукояткой в пол. Еще бы один одиночный, но, когда счет на доли секунды, менять план на ходу нельзя. Щелчок в положение «автоматическая стрельба», одновременно кисти чуть вперед с поворотом, слегка опуская ствол — а Эберлинг меж тем тоже опускает нос — он все-таки решил обходить снизу — но не ныряет в крутое пике, он понимает, что по выходе из пике ему пришлось бы бросать баки по пологой траектории, и они могут срикошетить, не причинив вреда — хорошо, что он это понимает, а палец уже снова жмет на спуск, толчок в ладони, отдача подбрасывает ствол, а надо, наоборот, опускать его все ниже, думать над этим некогда — руки все делают сами, еще толчок, еще...
Когда машины разделяло метров тридцать, нос снижающейся «элки» вдруг как-то резко, смазанно мотнулся вверх и вбок. Это не сознательный маневр, понял Фридрих, это даже не ошибка неуверенного в себе пилота — так дергают ручку рефлекторно, от внезапной боли... Эта мысль, не успевшая оформиться словами, пришла почти одновременно с другим осознанием — вот теперь он точно врежется, не в корпус вертолета, так в винт наверняка. Понял это и пилот «Фоке-Ахгелиса», рывком бросивший свою машину на левый бок с почти немыслимым для вертолета креном.
Фридрих скользнул по вздыбившемуся полу к противоположной двери, по инерции продолжая давить на спуск (он выпустил в пустоту еще три пули) — но все же успел разглядеть, как правый подвесной бак «элки» скользнул мимо сверкающего круга винта, разминувшись с ним менее чем на метр.
Показалось ему, или он и впрямь различил за этот немыслимо краткий миг кое-что еще — темные брызги на внутренней поверхности фонаря передней кабины и силуэт неестественно запрокинутой головы в шлеме?
Вертолетчик, чудом избежав срыва потока на лопастях, выровнял машину двумя десятками метров ниже. Истребительный навык — при любых маневрах не терять из вида противника — позволил Фридриху увидеть, как L-29, продолжая все круче задирать нос, косой свечой вонзился в низкую облачность и пропал. «Даже если он еще жив, от такой перегрузки должен был потерять сознание», — подумал Власов. Значит, неуправляемый самолет сделает косую петлю, уходя в сторону от проспекта (отлично!), и рухнет на землю. Прикинув радиус и направление петли, Фридрих понял, что упадет он где-то в Парке Победы. Сейчас там мало народу — основные масленичные гуляния проходят в центре — так что, скорее всего, обойдется вообще без жертв.
Власов встал с пола, задвинул дверь, расстегнул сбрую и сунул «стечкин» в карман.
— Поздравляю, коллега, — сказал он русскому, усаживаясь в кресло второго пилота, — мы справились.
За шумом винта и в закрытой кабине он не слышал, как снова растет за облаками реактивный рев — причем вовсе не со стороны Парка Победы. А затем голубое тело «элки» с красным силуэтом стрижа на брюхе пробило облака впереди, прямо над проспектом. Стриж пикировал на добычу.
— Как вы видели, истребитель, чудом избежав столкновения с вертолетом, ушел в облака. Мне кажется, самолет получил какие-то повреждения... Возможно, только что мы наблюдали попытку покушения на Клауса Ламберта! Меж тем его кортеж, не снижая скорости, проносится мимо меня... Эдвин! (Эдвин вздрогнул и послушно проводил камерой автомобили) Но что это? Я опять слышу гул самолета! О боже, это снова он! Он пикирует прямо на меня!! Снимай, Эдвин!! Да снимай же скорей, дебил!!!
Водитель Ламберта, которому все же успели сообщить о происходящем в небе, сумел сделать невозможное. Он на полной скорости развернул тяжелый лимузин в управляемом заносе и на визжащих и дымящихся шинах рванул назад, попутно избежав столкновения с машиной сопровождения. Водитель был
