— надрывалась певичка.
— Ну да, да... Программа «Аполло», — Николай криво усмехнулся. — Речь Кеннеди — «к 1970 году Соединенные Штаты должны запустить человека в космос...» Скажи мне, Майк, зачем это было надо? На кой вбухивать миллиарды долларов в одноразовые консервные банки, если германцы уже с пятьдесят третьего летают на космопланах? Я понимаю, метеоспутники, связь, спутники-шпионы — это все важно. Но пилотируемые полеты надо было оставить Райху, раз уж у него это так хорошо получается. Все равно, случись что, исход решат не астронавты, а баллистические ракеты. Так ведь вы же органически не способны признать, что вам утерли нос! Русские, по крайней мере, хоть это умеют. Русские, в очередной раз получив по морде, почешут в затылке, скажут «Ну и что? А зато у нас классический балет!» и вернутся к привычным занятиям, — Николай снова выпил. — Но вы — нет. Вы будете, как в том анекдоте — «Джо, отлепи меня от стенки, я ему еще врежу!» Картер этот со своей лунной программой... Слава богу, Рейгану хватило ума ее прекратить. Но и то — после третьей катастрофы ракеты на старте. В то время как германцы еще в середине шестидесятых обследовали Луну зондами и убедились, что там нет ничего полезного...
— закончила девушка под грохот аплодисментов.
— Ага, как же, хочется жить, товарищ полковник, — Николая песенка явно раздражала. — Этот Вилли Розенбаум, или как его там... ну, который сочинил это дерьмо — он всё-таки vkray ofonarel. Советские офицеры так не разговаривали. Тем более перед самым концом. Какое там «не падайте духом» и «жить хочется». «Это что, пораженческие настроения?! Да я тебя, суку, под трибунал!» — вот это было бы похоже. Да и Россию тогда поминать было не велено, тем более «великую». Союз Советских Социалистических Республик — вот это было можно. В крайнем случае — Родину без названия. «За Родину, за Сталина» — вот и весь сказ. СМЕРШ-то до самой капитуляции орудовал... и после нее тоже, на востоке. Почему-то на Западе принято считать, что для России война закончилась в сорок третьем. Это с германцами она закончилась, а гражданская война в Сибири продолжалась до сорок шестого... Последних партизан и вовсе в конце пятидесятых добили.
— А ты сам давно из России? — спросил Майк.
— Я что, такой старый? — усмехнулся Николай. — Я здесь родился. Отец политруком был. Не то чтобы особо идейный, просто время такое было, что самая удобная карьера — по партийной линии... Ну а когда все так обернулось, драпанул из Мурманска с последним британским конвоем. Мать к нему только в пятьдесят четвертом выпустили. Тогда в Райхе Обновление было, вроде как свободы больше стало, ну и в России тоже гайки поослабляли. Хотя, надо отдать должное Власову, он еще в сорок третьем указ издал, чтобы семьи партийцев не трогали. Имущество только отбирали, как «приобретенное за счет незаконных привилегий», да и то у родни шишек, не у рядовых. Не стал, значит, мстить. У него самого-то большевики жену расстреляли, причем вторую уже, первая еще в тридцатых в лагерях сгинула... правда, он, говорят, в Германии быстро утешился... А мой отец, представь, так одиннадцать лет верность матери и хранил. Прямо хоть сценарий для Холливуда пиши. По крайней мере, — Николай вновь усмехнулся, — такова официальная версия.
— Значит, ты вообще не был в России? — Майк почувствовал разочарование.
— Это ж не на Хавайи в отпуск махнуть! Чтобы нашего брата-эмигранта хоть по туристической визе пустили, это ж такой геморрой... Да и не очень-то и хотелось. В гробу я видал и коммуняк, и власовцев. Мне и здесь хорошо.
— Мне казалось, тебе не очень нравится Америка, — язвительно заметил Рональдс.
— Ну, по большому счету... ты не обижайся, Майк, Америка, конечно, дерьмо. И Россия тоже дерьмо. Но американское лучше пахнет, — Николай чокнулся со стоящим на столике пустым стаканом Майка и осушил очередную порцию. В графине оставалось на донышке.
— Может быть, тебе хватит? — обеспокоенно спросил Майк.
— Не учи русского водку пить... Ты куришь? — Николай достал распечатанную пачку «Винстон» и приглашающе протянул ее Рональдсу.
— Нет, — поспешно закрылся рукой Майк. От прокуренной атмосферы заведения у него уже начинала болеть голова.
— Ну и правильно, — сказал Николай, выуживая сигарету и вставляя ее в рот. — Никогда не начинай, — добавил он, щелкая зажигалкой. Затянувшись, он блаженно откинулся на спинку стула и тонкой струей выпустил дым к потолку. — Вот, кстати, ещё одна причина не тосковать по российским просторам. Я без никотина не могу.
— Значит, ты не чувствуешь ностальгии? — вернулся к прежней теме Майк, в свою очередь, стараясь отодвинуться подальше от ядовитого дыма.
— Делать мне больше нечего... Вот мои родители — те да, отец особенно, до последнего дня... пролетарский интернационалист, blin... Смешно просто, какими патриотами России становятся те, кто когда- то бежал от этой страны, как от чумы. Есть в нашем доме такая тетя Циля — стопроцентная юде. Так вот, вообрази, ударилась в православие, крестилась под именем Галины, посещает все службы в церкви... И, кажется, уже сама уверовала в то, что у нее в родне были белые офицеры. Или вот еще один сосед, сумасшедший старичок... тихий такой и безвредный, но каждый день начинает с чтения русских газет. Нет, не местных иммигрантских, а настоящих, тамошних. Их здесь можно достать. Ну это бы ладно — но он читает их все. То есть все, которые достанет, конечно — как будто они пишут не об одном и том же, там же вся пресса под каблуком у государства! Бывало, с утра встретишь его в подъезде: идет, нагруженный ворохом... некоторые, по виду, из мусорных баков возле российского посольства тягает... Давно, правда, его уже не видел. Может, помер. А может, забрали в клинику для престарелых, наконец. Ну а уж все праздники отмечать — это тут вообще святое. Ты бы заглянул сюда на 7 ноября и на православную пасху... что интересно — одни и те же лица.
— А ты?
— А мне просто нравится, как здесь готовят, — Николай наполнил стакан в последний раз. — И водка здесь хорошая. Жаль, цены в последнее время выросли. Хоть я и могу себе это позволить, а деньги лишними не бывают.
— А что ты делаешь, чтобы жить? — Майк употребил стандартное американское выражение, означающее «кем ты работаешь?»
— Дышу, ем и сплю, — осклабился Николай. — Шутка. Если серьезно, я сисадмин в конторе тут неподалеку. В Южной башне Близнецов. Заведую локальной сетью и все такое. Что ты на меня так смотришь? Ты думал, я русский мафиозо?
— В первый момент было такое подозрение, — улыбнулся Майк. — Но потом, после всех этих рассказов, я решил, что ты историк или что-то вроде этого.
— Просто с детства родители компостировали мне мозги своим русским патриотизмом, вот я и решил разобраться во всем сам. Прочитать побольше, и тех, кто славит Россию, и тех, кто ругает. Выяснилось, что первые рисуют еще более неприглядную картину, чем вторые. Одно дело — просто указать на пороки, а другое — гордиться ими... А ты где работаешь?
— Представь себе, почти там же — в Северной башне. WNYC, Общественное радио Нью-Йорка.
— Близнецы, — протянул Николай и раздавил сигарету в пепельнице. — Нерушимый символ американской демократии. Так, Майк?
— Ты иронизируешь? — догадался Рональдс
— Просто не понимаю, зачем было громоздить посреди Нью-Йорка эти два совершенно безвкусных дрына. У Крайслера или Эмпайра хоть есть своя эстетика. А тут — просто пара пара-ллелепипедов, — несмотря на выпитое, Николаю все уже удалось не сбиться в трудном слове. — Ладно японцы, у них земли
