бывший офицер молниеносно захлопнул дверь и стал стрелять сквозь нее. Воспользовавшись замешательством красноармейцев, Мальсагов и Бессонов скрылись в лесу.
Дальнейшее продвижение беглецов было сопряжено с еще большими трудностями. Путь узников лежал через болото, заросшее густым кустарником. Двигаться было тяжело, к тому же путешественники были ослаблены долгим переходом, голодом и холодом. Как писал в своих воспоминаниях Созерко Мальсагов, надежда сменилась в их сердцах отчаянием. Время от времени кто-нибудь падал без сознания в болотную воду, и тогда остальным приходилось некоторое время нести своего товарища по несчастью.
Как-то группа Бессонова вышла на берег огромного озера, где стояло несколько рыбацких хижин. Но ни в одном доме рыбаков не оказалось. Беглецы прихватили в одной из хижин немного продуктов, оставив в доме червонец и записку: «Простите, но нужда заставляет нас заниматься воровством. Вот вам червонец».
Несколько дней заключенные ходили вокруг озера, не представляя, каким образом через него можно перебраться. Они пытались обойти его вокруг, но, пройдя около десяти километров, поняли, что это безнадежно – куда ни глянь, везде была вода. Тогда Сазонов смастерил несколько необычных маленьких плотов, и беглецы переправились на противоположный берег.
Переправа отняла у несчастных узников последние силы. В воспоминаниях Мальсагова об этих страшных днях есть такие строчки: «Воскрешая теперь в памяти весь пройденный в те страшные дни путь, я не могу понять, как нам удалось выдержать такое напряжение и не пасть замертво где-то в карельских торфяниках. Но, очевидно, Богу было угодно сохранить нас, выведя из густых болотных зарослей, чтобы мы засвидетельствовали перед всем миром: святые пределы Соловецкого монастыря превращены нечестивым правительством в места неизбывной муки».
Итак, переправившись через озеро, уставшие и падавшие от голода бывшие заключенные, пройдя еще около 10 км, набрели на другое озеро. На противоположном берегу его виднелась довольно большая деревня. Беглецы стали кричать: «Эй, кто-нибудь!» Их услышали, и через некоторое время к ним подплыла лодка, в которой сидел карел. «Можно ли раздобыть у вас сколько-нибудь хлеба?» – спросили путешественники. «Хлеба раздобыть можно сколько угодно. Да и всего другого тоже, – ответил рыбак, – но в деревне чекисты с Соловков. Они разыскивают вас».
Заключенные опять углубились в заросли береговых кустарников и пошли дальше. Только через четыре дня они вышли к пустому деревянному домику, стоявшему среди болота, где нашли приличный запас продовольствия. Отдохнув некоторое время в домике, они захватили с собой хлеб и снова отправились в путь. Бывшие узники шли еще около недели и под конец своего путешествия представляли весьма печальное зрелище: их одежда была изорвана в клочья, обувь развалилась, лица и руки были покрыты слоем грязи… Как писал Мальсагов, они выглядели в тот момент «как людоеды или беглецы- каторжники».
Чем ближе была граница Финляндии, тем ожесточеннее становилась погоня. За беглецами охотились даже с самолетов, но все старания чекистов оказались безрезультатными – через 36 дней путешественники перешли финскую границу. Некоторое время советское правительство безуспешно пыталось добиться от Финляндии выдачи бежавших заключенных, представляя их опасными преступниками. Но финские власти встретили Бессонова и его друзей как героев.
Разумеется, пути назад, на родину, у этих людей не было. Все они до конца своих дней прожили за границей (Мальсагов несколько лет жил в Финляндии, затем в Польше, в Англии), лишь изредка и нелегально обмениваясь весточками с семьями, оставшимися в теперь уже далекой и чужой России…
Всем смертям назло!
Один из бесчисленных островков «архипелага ГУЛАГ» был расположен на станции Азанка (Свердловская область, Тавдинский район). На территории огромной зоны находились три шпалозавода, где за скудный паек выполняли изнуряющую работу «враги народа». Недалеко размещался сангородок, где трудились врачи-заключенные, арестованные в основном по делу Горького.
В один из августовских дней 1946 года по сангородку разнесся слух: из лагеря сбежали двое заключенных, одним из которых был Алексей Светлов. Вот как вспоминает об этом случае один из бывших узников ГУЛАГа Иннокентий Пасынков: «…Как Светлов? Я не поверил: кроткий, деликатный Алеша, сын священника, и вдруг пошел на верную смерть?! (Обычно такие попытки кончались расстрелом беглецов.) Но слух упорно ходил по палатам, и вот около пяти часов я увидел, как через внутреннюю дверь вахты конвоир вывел какого-то высокого человека в ободранной и окровавленной одежде, с совершенно безумным взглядом, устремленным в никуда... Было видно, что его вели в баню. И тут только, как молния, пронзила мысль: „Да это же Алешка! Мой друг с раннего детства, бок о бок с которым прошли юность, студенческие годы, а потом еще и путь в скотских вагонах из Харбина на Урал...“
Прежде чем коснуться непосредственно событий, связанных с побегом заключенного Светлова, хотелось бы немного рассказать о трагической и вместе с тем героической судьбе этого удивительного человека. Итак, до ареста Алексей Светлов жил в Харбине – центре российской эмиграции в Маньчжурии, куда его семья вынуждена была приехать из Приднестровья. Впоследствии глава семьи – протоиерей отец Владимир Светлов, священник Свято- Николаевского собора, – умер от инсульта в сталинском лагере на станции Новочунская Иркутской области в 1954 году (собор, где он служил, был сожжен хунвейбинами в 1956 году). В Харбине Алексей окончил реальное училище, а затем Ориентальный институт, получив квалификацию ученого-синолога (китаеведа). Кстати, в институте Светлов познакомился и подружился с Иннокентием Пасынковым, с которым затем по трагическому стечению обстоятельств оказался заключенным в один лагерь.
Вторая мировая война в корне изменила жизнь многих харбинцев. После разгрома в августе 1945 года Квантунской японской армии советские войска заняли Маньчжурию и вступили в Харбин. С восторгом и распростертыми объятиями встретили русские приход советских солдат: город сотрясал колокольный звон, толпы людей кричали «ура», всюду были цветы и ликующие лица людей.
Но ликование продолжалось недолго. Уже через несколько дней после взятия русскими Харбина эмигрантов прямо на улицах стали арестовывать, и они исчезали неизвестно куда. Стремительно разворачивавшиеся события происходили по уже налаженной схеме: людей арестовывали на работе, на улице, в гостях, дома – чаще по ночам.
В начале сентября 1945 года был арестован Иннокентий Пасынков, а вскоре дошла очередь и до его друга – Алексея Светлова. Невозможно описать все ужасы допросов, которым подвергались арестованные «враги народа». Палачи требовали от них признаний в измене Родине, а не получив желаемого, или убивали, или отправляли в лагеря. На глазах Иннокентия Пасынкова в Гродековской тюрьме (Приморский край) умер известный русский писатель и поэт Арсений Несмелов. Вот как описывает в своих воспоминаниях события тех дней Пасынков:
«Было это в те зловещие дни сентября 1945 года в Гродекове, где мы были в одной с ним камере. Внешний вид у всех нас был трагикомический… Как это случилось, точно сейчас не помню, но он вдруг потерял сознание (вернее всего, случилось это ночью – это теперь я могу предположить как медик), то есть у него произошло кровоизлияние в мозг (опять-таки могу судить ретроспективно, как медик) – вероятно, на почве гипертонии или глубокого склероза, а вероятнее всего, и того и другого. Глаза у него были закрыты, раздавался стон и что-то вроде мычания; он делал непроизвольные движения рукой (не помню – правой или левой), рука двигалась от живота к голове… В таком состоянии он пребывал долго, и все отчаянные попытки обратить на это внимание караула, вызвать врача ни к чему не привели, кроме пустых обещаний. Много мы стучали в дверь, кричали из камеры, но все напрасно. Я сейчас не помню, как долго он мучился, но постепенно затих – скончался. Все это было на полу (нар не было). И только когда случилось это, караул забил тревогу и чуть не обвинил нас же – что же вы молчали...»
После смерти Несмелова Пасынков, получив свой приговор, был отправлен этапом в Свердловскую область. Как потом оказалось, тем же этапом ехал и Алексей Светлов. Заключенных везли в вагонах для скота, огромных и холодных, и всю дорогу почти не кормили.
«В нашем вагоне умерло трое: Иноземцев, Отланов и Дандуров, – писал Пасынков. – Их трупы долго не убирали, и в темноте мы спотыкались о них. На 29-е сутки нас выгрузили на станции Азанка и препроводили в огромный, пустой и запущенный лагерь со ржавой водой в колодцах. После так называемой бани медики- чекисты бегло осмотрели и распределили на работу».
