холодным тоном, чтобы не спровоцировать очередную истерику.
- В таком случае, тебе придется идти одному. Я больше двигаться не в состоянии.
- Что ты предлагаешь? Я вижу, что ты уже принял какое-то решение, нет? Давай, выкладывай...
- Нам необходимо поесть, - выдохнул Пирсон, и на глазах у него появились слезы.
Худое, заросшее его лицо приняло выражение, словно у друга за пазухой был припрятан полуфунтовый бифштекс, с которым тот не желал с ним поделиться.
- Отличная идея, - ответил Генри. - Я бы тоже сейчас не отказался пожевать чего-нибудь. Могу предложить кору деревьев, хвойные лапки, говорят, весьма полезная штука... или вот - мой ремень от штанов... Нарежем его мелкими кусочками и приготовим наваристый супчик.
- К чертям! - огрызнулся Пирсон. - Все это нам не поможет... Нам нужна НЕАСТОЯЩАЯ пища.
- Ну, если ты знаешь поблизости какой-нибудь ресторан...
- Кончай, Генри, я - серьезно!
- Если говорить серьезно, то настоящей пищи я не вижу. Вокруг нет даже птиц, не говоря уже об упитанном зайчике. А что касается наших серых приятелей, идущих за нами по пятам, то в их семейке слишком много голодных ртов, чтобы делиться с нами своими павшими в бою товарищами.
- Вот, - прошептал Пирсон и кивком головы указал на собаку, лежавшую в трех футах от него.
- Реш?! - невольно вырвалось у Моррисона, и пес тотчас навострил уши и посмотрел в его сторону, ожидая возможных приказаний. - Исключено! Кто нас будет охранять ночью? Это безрассудно...
- Послушай! - Пирсон несколько придвинулся и горячо заговорил. В его полубезумных глазах корчились языки пламени костра. - Послушай, Генри... Мы с тобой какие-никакие, а все-таки друзья детства. Ты всегда славился расчетливостью, трезвостью суждений... Так вот, вникни в мое предложение с холодной рассудочностью... и ты признаешь мою правоту.
Сейчас на карту поставлено все, так что смотри, не прогадай. Я знаю, ты из той породы людей, которые, поставив перед собой цель, всем жертвуют ради её достижения; все удовольствия мира откладывают на будущее, чтобы потом насладиться ими сполна... Только часто случается, что никакого 'потом' не бывает. Ты просто не сможешь воспользоваться своим богатством. Мы скоро сдохнем здесь через очень короткое время.
А когда мы насытимся, нам не нужны будут никакие сторожа. Мы отобьем любую атаку и без помощи пса. Будем спать по очереди... Ну!? Согласен?.. Что тут думать, черт подери, дело касается наших жизней!
У Моррисона внезапно пропало желание возражать. Перспектива - в ближайшие полчаса вцепиться зубами в горячий кусок мяса - была настолько соблазнительной, что все его сомнения о целесообразности такого шага улетучились, как дым от костра.
- Хорошо, - сказал Моррисон и положил руку на приклад винчестера. - Жаль, конечно, беднягу... но, по-видимому, иного выхода у нас действительно нет.
- Оставь ружье, - возразил Том. - Он может заподозрить неладное... Не ровен час, промахнешься... больше мы его не увидим. Я сам... все-таки собака моя. Он у меня уже два года. Я купил его, как только приехал в Кинг-таун...
Пирсон принял свободную позу и посмотрел на пса. Реш дремал или делал вид, что дремлет, вряд ли подозревая о замыслах своих хозяев, которым он верой и правдой служил в течение всего срока экспедиции, а когда пришло время - не на жизнь, а насмерть стоял рядом с ними в борьбе против хищников.
Итак, он был им преданным другом, но, будучи существом низшего порядка, должен принести себя в жертву ради существ высших. Таков один из жестоких законов жизни.
- Реш! - произнес Пирсон, стараясь, чтобы голос звучал естественно. - Поди ко мне.
Пес вновь поднял голову и посмотрел на хозяина тоскливым взглядом. Он тоже был голоден, так же обессилил, как и люди, и потому предпочел бы лежать у огня. Хозяин, однако, настойчиво повторил свой приказ и для большей убедительности прихлопнул по бедру распухшей ладонью. Реш нехотя встал, прошел сколько необходимо, вяло перебирая ногами, и рухнул в снег возле Пирсона.
- Реш... хороший... - говорил Пирсон, гладя по свалявшейся, обледенелой шерсти. - Ты уж прости, дружище, прости нас...
Пес поднял голову, подставляя ее под ладонь человека. С благодарностью принимал он ласки, приятные каждой собаке, поскуливал жалобно, закатывал глаза, посверкивая белками. Потом он положил голову на бедро Пирсона и, тяжело выдохнув через влажные ноздри, успокоился, прикрыл глаза. Пирсон, нагнувшись над собакой, левой рукой осторожно гладил её затылок, трепещущие уши, а правой - медленно и незаметно тянулся к голенищу унта, откуда торчала костяная ручка охотничьего ножа. И вот уже хищно блеснула оранжевой вспышкой сталь, отражая свет костра. Пирсон поспешно погрузил лезвие в снег, и ладонью, которая только что ласкала собаку, придавил слегка её голову. Псу это, очевидно, не понравилось. Он с усилием поднял морду и посмотрел хозяину в глаза. 'В чем дело? - вопрошал его взгляд. И вдруг к нему пришел страх. В глазах хозяина он прочел плохо замаскированное предательство. Дуэль взглядов длилась лишь одно мгновение. В следующую секунду Пирсон резко вскинул руку с ножом и ударил, с хрипом выдыхая воздух.
Ужасная боль исказила лицо Пирсона. Он вскрикнул, извергая проклятия, завалился набок и с отчаянием увидел, как по накренившемуся снежному полю неестественно большими прыжками убегает их собака, а вместе с ней убегала последняя надежда на спасение. Том Пирсон закрыл глаза, по небритым щекам потекли крупные слезы. Он плакал от боли, бессилия, но больше - от обиды, как ребенок, у которого отняли материнскую грудь.
Моррисон поднял товарища и привалил его беспомощное тело к мешку. Пирсон вдруг перестал ощущать правую ногу, хотя из нее торчал охотничий нож, загнанный в живую плоть по самую рукоятку.
- Я сейчас, сейчас... - приговаривал Моррисон, выдергивая ремень из петель штанов и осознавая весь ужас случившегося. - У тебя сильное кровотечение... надо наложить жгут. Все будет замечательно, держись, парень...
С помощью ремня он наложил на ногу выше раны жгут, закрутил его подходящим обломком ветки и, когда кровотечение уменьшилось, резким движением выдернул нож из раны. Пирсон даже не шевельнулся, он словно бы оцепенел.
- Терпи, терпи, - по инерции говорил Моррисон, обрывая у друга штанину и кальсоны, чтобы облегчить доступ к месту ранения. Потом он скатал снежный шарик и, действуя им как ватным тампоном, промокнул кровь на ноге раненого. По мнению Генри, под действием холода сосуды должны сжаться, что способствовало остановке кровотечения. Однако переохлаждение тканей (вкупе с заразными микробами) могло спровоцировать гангрену. Поэтому Генри, сунув в рот Пирсону рукавицу, велел закусить её зубами, а сам взял ветку из костра и раскаленной её частью приложил к ране. Рана зашипела, забулькала. Те же звуки вылетели из груди Пирсона, и он рухнул без сознания.
После этой жуткой процедуры, Генри наложил на рану плотную повязку из того же обрывка нательного белья. Пирсон пришел в себя, закрыл раненую ногу подолом шубы и снова затих. Он больше не всхлипывал и не стонал, и весь его вид показывал понимание своей обреченности. За эту последнюю минуту он окончательно потерял надежду выжить, а значит, уже был мертв.
Моррисон принял решение, на которое он бы не согласился, будь положение дел иным. Он открыл мешок, выбрал несколько крупных самородков и рассовал их по карманам. Этого должно было хватить, что бы, когда они доберутся до жилья, купить собак и прочее снаряжение. Остальное золото придется спрятать. Опасно повстречаться с людьми, когда ты обессилен и не можешь постоять за свой мешок с золотом.
Моррисон завязал мешок и, с частыми передышками, рискуя надорваться, отволок его в приглянувшийся ему овражек, туда, где стояло дерево - сосна с довольно примечательно изогнутым стволом, напоминающим призывно выставленное бедро женщины. Этот эффектный изгиб послужит ему отличным ориентиром, когда он сюда вернется на собаках сильный и здоровый. В дополнение к природному ориентиру Генри оставил метку искусственную: ножом Пирсона он вырезал на стволе знак, мало что говорящий постороннему человеку, да еще к тому же неприметный, всего две буквы: 'ВS'. Бренда Стивенс, надо понимать.
Чтобы захоронить мешок, снег пришлось разгребать руками и ногами. Пальцы рук быстро онемели.
