сооружение. Бойцы качали головами, цокали языками, дивясь хитрости царя Итаки. Но ротозеев разогнали, объявив через глашатаев о полной ликвидации лагеря и погрузке на корабли.
Что тут началось! Всенародный праздник - да и только. Собирались вещи, сворачивались шатры и палатки; сжигались укреппостройки, с таким трудом возведенные.
Встревоженные видимым оживлением неприятеля, троянцы срочно призвали население города вернуться за стены и закрыли ворота. С высоких стен Трои наблюдали жители города за странными действиями противника. Гадали, строили предположения и, на всякий случай, разогревали смоляные котлы - верное средство против любителей лазить по чужим стенам.
Старик Приам, потерявший почти всех своих сыновей в этой затяжной войне, близоруко таращил слезящиеся глаза в сторону лагеря греков, силясь разобраться в происходящем. Однако густой дым застилал видимость, скрывал почти полностью позиции врага. Рядом с Приамом на стене стояли его жена Гекуба и сноха Андромаха, жена великого Гектора. На руках она держала своего сына Астианакса - это все, что осталось у нее от горячо любимого и безвременно потерянного мужа. Люто ненавидела она греков и пуще всех проклятого Ахилла, убившего ее героя-мужа и подло над ним надругавшегося. Андромаха очень надеялась, что когда Астианакс вырастит, то непременно отомстит за своего отца. Маленький Астианакс сучил ножками, пускал слюну и, замерзнув от порывов прохладного ветра, описался. Пришлось нести его к нянькам, менять пеленки.
К Приаму подошел последний оставшийся в живых сын - Полит.
- Я выслал лазутчиков, - сказал он, глядя из-под ладони на лагерь греков, - пусть разузнают, что там случилось.
- Может быть, готовятся к штурму? - высказал предположение царь, не зная, что попал в точку.
- Нет, что-то не похоже. Точно такая же суматоха была в день их высадки. По-моему, они жгут оборонительные укрепления. Либо их охватило безумие бунта, либо... Я страшусь произнести вслух свои домыслы, чтобы не спугнуть слабую надежду...
- Ты хочешь сказать, что...
- Не продолжай, отец. Подождем донесений разведчиков.
Однако лазутчики не вернулись. Их перехватили бдительные посты греков. Одиссей, опасаясь предательства, еще с утра распорядился усилить охрану лагеря. Ничего не должны были узнать троянцы о 'машинах' богов и о коварном замысле завоевателей.
Лишь к вечеру удалось вернуться одному удачливому шпиону и доложить невероятную новость: греки уходят! Троянцы не могли поверить своему счастью. Но вскоре слова смельчака начали подтверждаться. Дым над лагерем греков рассеялся, и стало видно, что неприятель грузится на корабли и - о чудо! - отплывает в море. Целая флотилия унирем, распустив прямые паруса, пользуясь попутным ветром и начавшимся отливом, нехотя отходила от берегов Троады. Враг бежал, не добившись ничего. 'Победа! Троянцы, великий день настал! Мы победили! Мы выстояли!' - кричали люди на стенах непокорившегося города.
Глава 10
Огненная колесница Гелиоса спускалась к горизонту. Тучи окрасились в кровавый цвет. Скоро мрак окутает землю Троады, но пока еще было довольно светло. Последний корабль греков побледнел в морской дымке и скрылся за островом Тенедосом. Только теперь окончательно уверовали жители многострадального города, что неприятель, столь долго их донимавший, который разорял близлежащие селения, уничтожал цвет троянского воинства, покорился-таки судьбе и воле богов - ушел навсегда.
Медленно открылись громадные ворота Трои, и первые смельчаки осторожно направились к бывшему лагерю врага. Вскоре уже целая толпа горожан растеклась по берегу. Впереди всех бежали вездесущие и отчаянно смелые мальчишки. Они шныряли повсюду, выискивая в изрытой тысячами ног земле брошенное или утерянное врагом оружие.
И тут люди обнаружили удивительный феномен. Ясное дело, что узрели они Коня. Да и как не увидеть было подобную громадину. Конь весьма искусно был сделан из дерева и покрыт черным лаком, еще слегка липнувший под рукой. Огромный, могучий, загадочный стоял он недвижно на берегу моря и внушал мистический ужас в сердца людей, копошащихся у его ног. Смотрели в изумлении троянцы на него и терялись в догадках, что за притча, что за изумительное сооружение?
Подошел царь Приам в окружении приближенных и охраны. Все почтительно расступились. Приам оглядел Коня и спросил у народа совет, как поступить с находкой. 'Как скажите, так и будет', - заверил царь сограждан. Одни осторожно предлагали избавиться от неожиданного подарка: 'Сбросить его с обрыва в море - и дело с концом. А еще лучше - сжечь его'. Другие уверяли сограждан, что поступать так - неразумно. По их мнению, Коня надо бы внести в город и водрузить на акрополе. Пусть будет он памятником в честь славной победы над греками. Разгорелся спор. Колебался Приам. Не мог решить, какому мнению отдать предпочтение.
Тут отвлекла его шумная процессия. Обернулись все и увидели группу пастухов, ведущих связанного пленника. Впрочем, пойманный, казалось, вовсе не жалел о своем пленении: он шел охотно, радостно и заискивающе смотрел в глаза своим стражам. Подвели пастухи к Приаму пленного и бросили его на колени.
- Вот, государь, - молвили волопасы, - мы тут недалече словили этого перебежчика. Уверяет, будто сбежал он от своих собратьев, спасаясь от смертельной опасности.
Все стали смеяться над пленником, вид был у недавнего врага испуганный и жалкий. Сын Приама Полит подошел к перебежчику, упер острие копья в его грязную грудь и грозно потребовал:
- А ну рассказывай всю правду, ахейская собака! Кто ты и как оказался здесь? И, главное, - куда ушли ваши корабли?
Крупные слезы покатились по заросшей физиономии грека.
- О могущественный и всемилостивейший царь непобедимого города! - возопил он, вздымая к небесам всклокоченную бороду и грязные руки. - Выслушай несчастного Синона - меня Синоном зовут, ваше царское величие... Защиты прошу! О боги! Как несчастна моя судьба! А все потому, что неоднократно я выступал против осады Трои. Призывал воинов вернуться домой к их женам и детям. За это был я бит принародно. Но я был тверд в своих убеждениях. И тогда, чтобы избавиться от бунтовщика, от меня то есть, проклятый Одиссей - самый вредный из них - решил сгубить меня подлым образом. Поскольку я к тому же сродственник Паламеда, которого он, ваше величество, Одиссей, значит, под смертный приговор подвел... С тех пор Одиссей и до меня добирается, боясь мести с моей стороны. Ну тут, значит, решили наконец домой возвращаться...
- Погоди, - прервал Синона Полит, - выходит, что осада снята? Твои соплеменники убрались домой?
- В точности так, - охотно подтвердил Синон, - как есть - все уехали... только вот я вынужден был бежа-а-ать... - вновь заныл он, вытирая хитрые свои глазки грязными кулаками (хлюп носом, шмыг-шмыг). - Перед отплытием Калхас, по наущению Одиссея, объявил, что для счастливого возвращения на родину требуют боги человеческой жертвы, как будто мало и без того мы принесли жертв... Все со страхом ожидали, на кого укажет перст судьбы. Калхас долго притворно колебался, потом сообщил, что боги выбрали меня, бедного Синона... (шмыг-шмыг, хлюп) что и следовало ожидать.
Ну, связали меня, повели к алтарю. Но я, не будь дураком, веревку перегрыз да и бежал... Долго скрывался в тростниках, пока, наконец, не представился случай сдаться в руки пастухам вашего величества, да будьте вы живы, здоровы и счастливы.
- Хорошо, - сказал Приам, выслушав пленного, - освободите его.
Тут вмешался жрец бога Аполлона Лаокоон. Он несколько раз уже обошел Коня, со всех сторон внимательно его осмотрел, теребя бороду и шепча не то заклинания, не то проклятия.
- Не верю я, чтобы ахейцы покинули Троаду навсегда!!! - горячился Лаокоон. - Не очень это похоже на них. Тут, наверняка, задумана какая-то военная хитрость.
