огьяничивайтесь одной поставленной пейед вами задачей. Ставьте пейед собой дополнительные. Напьимей, в данном случае постаяйтесь выяснить, как еягиюет найод на последние события в гойоде. Я буду заниматься тем же. Затем мы с вами все пьеанализиюем, составим подъебнейший отчет и тем самым заслужим благодайность юководства. Как говойи-ли мудъие йимляне, пИ уо1епИ сИгйзПе езт, что означает: ничего нет тьюдного, если хойошенько захотеть. И еще одно. Последнее. Если мне удастся установить контакт с наблюдаемыми и я отпьяв-люсь куда-либо вместе с ними, то следуйте за нами на ястоянии двадцати-тьидцати метйов. Инфоймиюйте упьявление, если я подам условный сигнал. Сигналом послужит следующее — я снимаю бейет и вытияю им лицо. Пьи сообщении в упьявление подчейкни-те, что контакт пьеизведен по моей личной инициативе ввиду ойганично создавшихся условий… Я вижу цель! По местам!
Толпа, собравшаяся у пивной, исторгает распаренного Семена с четырьмя полными кружками, затем растрепанных Ивонну и Ши-ринкину, орущего что-то Михеича с двумя кружками и его знакомых рабочих — тоже с пивом. Все направляются к одинокой березке, ставят кружки на прилаженную к ней широкую доску.
— Голь на выдумки хитра, — Михеич рассматривает конструкцию импровизированной стойки. — Но я для прочности ножку посередке приделал бы.
— Ты слушай дальше, Михеич, — говорит рабочий в комбинезоне. Отбрасывает со лба прядь сальных волос. — Третьи сутки без передыху вкалываем. Измотались, как веники. Обещают нам уплатить сверхурочные. Обма-анут!
— Верно. Совсем нас заездили, — вступает в разговор рабочий в ватнике, причмокивая сомьими губами. — Работаем-работаем, а завод все стоит. То отвод завалит, то еще что. Никак запустить не можем. Говорят: ройте. Роем. Говорят: стройте. Строем. Говорят…
— Говорят, быка доят, — прерывает сомьегубого Семен. — Ну что заладил? Вот ведь дурацкая русская натура! На работе — о бабах, а в пивной — о работе. Вы лучше послушайте, что я вам расскажу…
Семен ловит на себе подозрительный взгляд Михеича.
— Ты пей пиво, Михеич. Не о тебе пойдет речь. А ты, Сосочка, оторвись-ка от кружечки. Не торопись. Второй не будет. Так вот, понимаете ли…
За Семеном и его друзьями внимательно следит с расстояния пяти-шести метров старший лейтенант Волохонский. Время от времени наблюдаемый объект заслоняет кружка соседа. Волохонский вынужден приподниматься на цыпочках.
— Товайищ, — просит лейтенант, — вы не могли бы отвести вашу кьюжку в стойону? Я жду стайого дьюга и…
— Ты говори. Говори дальше, това-а-арищ… — усач с забинтованной головой придвигает свою кружку к самому носу Волохон-ского. Лейтенант отступает на шаг. Кружка следует за его носом.
— Послушайте, гьяжданин, — Волохонский старается сдержать себя и говорить спокойно, — почему вы меня тейоизиюете? Что я вам сделал плохого? Я только попьесил вас немного убьять вашу кьюжку…
— Кьюжку? — начинает закипать усач. — Убьять?! Нет, ты мне сначала ответь, Семь Сорокович, почему в магазинах нет мяса? А-а?
Волохонский, стреляя глазами в сторону Семена и Михеича, пробует утихомирить усача:
— Як мясу, товайищ, евным счетом никакого отношения не имею. Я вегетайанец.
— Евным?! Счетом?! — расходится усач. — Не заливай, курятник. Одной травой такое брюхо не сделаешь!
Волохонский замечает, что освобождается более удобное место для наблюдения.
— Извините, товайищ. Вы во многом пьявы. Но мне пойя. Очень пьиятно было познакомиться, — обогнув усача, Волохонский занимает освободившийся участок. Делает вид, что ждет товарища, который должен принести пиво. Удостоверившись, что в компании Семена изменений не произошло, поправляет берет и ищет глазами курсанта Евгения.
Евгений, поймав взгляд «дяди Луки», принимается энергично курсировать от группы к группе. Следуя «дядиным» инструкция] спрашивает, но не двадцать, а тридцать копеек у пьющих пи граждан. На это отвечают:
— Рад бы помочь, да нечем. Сам еле наскреб… С удовольствием, парень, но только что последние отдал… И не совестно побираться в такие годы? Я в твоем возрасте хрып ломал!.. Допей, сынок, вот тут осталось… А елду, дружочек, примешь? Примешь за тридцать копеек елду?..
Евгений упирается в стену пивного бара. Идет назад. Видит лейтенанта. Тот смотрит не на него, а в другую сторону. В ту, где действует курсант Александр.
Пристроившийся к компании, распивающей из горлышка розовый вермут, Саша вслушивается в разговор:
— Нет, парни, вы не правы. Наверху, наверно, не гупее нас с вами сидят. Им виднее, куда футболистов посылать — к нам в захолустье или в Болгарию на Золотые Пески. Там «Спартак» натаскают как надо, а потом сделают костяком сборной и, считай, золото у нас в кармане… Эй, Гвоздь, хорош! Полбутылки уже заглотил под шумок, Шопингауэр! — слепой бородач в темных очках рукоятью трости подталкивает очень высокого худого мужчину с перебитым носом. Тот, поперхнувшись, отрывает бутылку ото рта.
— Ты что, обалдел? — возмущается он. — Я трех глотков еще не сделал!
— Хватит с тебя, — слепой забирает бутылку, прикладывается. Мужчина с перебитым носом обращается к вихрастому подростку:
— Ну-ка, Олежек, пошарь в бауле, достань-ка еще красницко-го. Да расскажи нам заодно, что ты вчера в «Партизане» видел.
Курсант Саша вытягивает шею. Касается щекой плеча мужчины с перебитым носом.
— Да ну тебя, Гвоздь! Сколько можно рассказывать! — подросток достает из сумки бутылку, открывает, делает несколько глотков и передает Гвоздю. — Все равно вы не верите. Вам бы только поржать. А я бэ буду, если вру!
Подросток стучит себя в грудь.
— Не будем. Не будем смеяться, — обещает слепой.
— Ну, прихожу я в кинушник, — неохотно начинает подросток. — Сажусь на первый ряд. Потягиваю себе спокойненько «Иверию»… Сначала муть всякую показывали, а потом Волк говорит Красной Шапочке: «Давай-ка, мой светик, снимай свои причиндалы». Поставил ее по Тарковскому, и пошло дело.
Дружный хохот прерывает рассказчика. Слепой трясет бородой, снимает очки и утирает слезы. Обнажив крупные желтые зубы, Гвоздь запрокидывает голову, попадая затылком в бровь Саше. Хохот длится минуту. Потом Гвоздь заявляет:
— Фантазер же ты, Олежка. Ну прямо как братья Стругацкие! Богатое имеешь воображение. Тебе бы не в ПэТэУ учиться, а романы писать! Сочинял бы про революцию, про войну, про комсомольские стройки, и никаких тебе забот.
— Проспал, наверно, весь сеанс. А с винченцио и не такая кадриль приснится! — говорит слепой.
Достав из кармана бронзовый служебный жетон в фоме щита, Саша прикладывает его к ушибленному месту. Слышит за спиной:
— Вчера прихожу в детсад за своими Чебурашками, а мне их не отдают. Говорят, у детей свинка. Карантин, стало быть. Вот лафа! И заболевание неопасное, и отдохнем мы, наконец, с моей Настей. По- человечески перепихнуться можно. Комната у нас, сам знаешь, одна, и та не наша; то Игорек проснется, то Иринка пописать захочет, и все не вовремя!
— Во-от в чем дело! Каранти-ин! То-то нас с Михалком-Ники-той погнали сегодня из «муравейника»!
Новый взрыв смеха опять привлекет Сашино внимание к распивающим вермут. Саша видит, что компания пополнилась толстяком в штормовке и болотных сапогах. За плечами у толстяка рюкзак.
— Еще один капитан Врунгель выискался! — восклицает Гвоздь.
— Куда-куда? — слепой старается сдержать смех. — Головой? И прямо на площади?
— Точно вам говорю, — толстяк прижимает к животу кружку. — Я как раз вчера на делянку в
