поверженных соперников.
— О–го–го! Довоенная школа, — уважительно оценил крысомордый, отвратительно облизнув губы.
— Ну? Может, еще кто–нибудь желает попытаться? — пробурчал Шванеке.
Он стоял, чуть согнувшись, его мускулистое тело излучало энергию, он был в любую секунду готов словно кот броситься на жертву.
— Еще кто–нибудь? — повторил он, улыбаясь до ушей.
— Да брось ты, Карл! — бросил кто–то из игроков в карты. — Ты что, не видишь? Они же в штаны наложили! Бабьё!
— Давай присаживайся и сыграем, — угодливо предложил крысомордый.
Но тут к столу молча подошел высокий полковник. Не дойдя пару шагов до Шванеке, он остановился и выпрямился. Видек в этот момент попытался подняться, но, застонав, снова упал ничком на пол и остался лежать.
— Чего тебе? — грубо спросил Шванеке полковника.
— Сию же минуту верните портсигар! — спокойно произнес полковник.
Крысомордый откровенно загоготал, один из игроков в карты неторопливо поднялся и, опершись локтями о стол, многозначительно посмотрел на смельчака.
— Ладно, — бросил Шванеке. — Так вот, ты, дылда, полковничек недорезанный, слушай меня внимательно: ты тут не важничай, слышишь? Забудь, кто ты и что ты! Здесь ты такое же говно, как и я, усек? А сейчас отваливай, пока цел! Слышишь, вали отсюда!
Полковник с каменным лицом выслушал этот монолог. Но когда Шванеке отвернулся, он, повысив голос, повторил:
— Отдайте доктору Дойчману портсигар и извинитесь перед ним и Видеком! Вы поняли меня?
Шванеке резко повернулся к нему. Рассвирепев, он прямо на пол бросил сигарету.
— Заткнись, говорю тебе! — заорал он. — Держи язык за зубами, вонючий «фон». Вы, «фоны» проклятые, у меня в глотке сидите! От одного вашего запаха на блевоту тянет! Господа! Вы ведь всегда «господа»!
И внезапно тихо, едва ли не шепотом продолжил:
— Слушай и запоминай, ты, «господин». Надо мной всю жизнь такие вот как ты измывались, заставляя выгибаться в три погибели. Только «Так точно!», «Есть!», господин такой–то. Говорю тебе, я тебя одним пальцем пришибу, вонючка поганая. Полковник засраный!
С этими словами он, схватив полковника за ворот, размахнулся для удара. Улыбка впервые исчезла с физиономии Шванеке.
— Раздавлю, как гниду, если ты мне не скажешь: так точно, господин Шванеке! Ты меня понял? Так точно, господин Шванеке!
— Отпустите меня! — хрипло произнес полковник.
— Не отпущу, пока не услышу «так точно, господин Шванеке!». А нет — прикончу тут же! Прикончу, попомни мое слово!
В кубрике повисла настороженная тишина. Никто не сомневался, что Шванеке слов на ветер бросать не собирался и никакая сила в мире не заставила бы его отказаться. Высокий бледнолицый мужчина, бывший полковник, командующий дивизией и удостоенный Железного креста с Дубовыми листьями, ныне рядовой Готфрид фон Бартлитц в 999–м штрафбате олицетворял для Шванеке всю несправедливость этого мира, всех тех, перед кем он вынужден был сгибаться, кто его вечно преследовал, заставляя его прятаться, скрываться, как загнанного пса, жить впроголодь, проклиная всех и вся, включая и родную мать, которая произвела его на этот окаянный свет. И все же у него не хватало духу придушить втихомолку кого–нибудь из жандармов или полицейских, когда он был в бегах. Потому что Карл Шванеке прекрасно понимал, что это могло означать для него лишь одно: погибель. У него не хватало решимости превратить эту жирную скотину, обер–фельдфебеля Крюля, в колыхавшийся кусок мяса, он не мог переломать хиленькие косточки этой спесивой обезьяне обер–лейтенанту Беферну, выбив из него все живое, — за этими людьми стояла власть, имевшая в распоряжении гильотину. Но вот здесь, в казарме, сыскался один такой, правда, бывший. И вот его Шванеке мог схватить за грудки, не опасаясь, что ему ответят тем же. Он мог изувечить его, превратить в кровавое месиво эту напыщенную физиономию, заодно показав всему паршивому бараку, кто здесь главный. И все потому, что они с этим экс–полковником оказались по одну сторону баррикад. Кто здесь помнил сейчас полковника фон Бартлитца?
— Так вот, считаю до трех… Раз…
— Довольно, малыш, — не дал ему договорить чей–то вкрадчивый, спокойный прозвучавший из угла кубрика голос. К столу, шлепая босыми ногами, подходил довольно молодой, русоволосый приземистый солдат, с виду совершенно незаметный. Шванеке, не обратив на него внимания, продолжал считать:
— …два, три, а теперь…
— Повернись! — чуть громче произнес подошедший солдат.
Шванеке только сейчас услышал, что к нему обращаются, бросил недоуменный взгляд искоса на незнакомое существо, осмелившееся перечить ему, и снова устремил взор в полковника. Левая рука его сжалась в кулак.
— Ты на меня, на меня смотри! — крикнул молодой солдат.
Натренированным движением перемахнув прямо через стол, он схватил изумленного Шванеке и оттолкнул его от полковника.
— Разберись с ним, Шванеке! — проверещал крысомордый, вскакивая из–за стола.
Его примеру последовали и другие игроки в карты, явно собираясь вмешаться. Правда, не успели.
Потом все происходило с поразительной быстротой. Впоследствии никто толком и не мог сказать, как все было. Да и трудно было поверить, как тщедушного вида солдатик смог расправиться с громилой Шванеке. Сцепившись, оба повалили стол, было слышно, как в ярости бранится Шванеке, потом он, охнув, внезапно издал совершенно не вязавшийся с его внешностью жуткий крик боли.
Молодой солдат, тут же проворно вскочив, некоторое время стоял рядом, присматриваясь к лежавшему на полу противнику, потом выпрямился и пригладил коротко стриженные волосы.
— Вот так–то, — произнес он.
Шванеке, лежа навзничь и не в силах пошевельнуться, остекленевшим взором уставился в потолок. Потом медленно закрыл рот и в отчаянии скрипнул зубами.
— Что это? Как это ты меня… — пробормотал он.
— Бог ты мой! Что вы с ним сделали? — изумился полковник.
— Да, так, ничего особенного. Сейчас оклемается. Один нехитрый приемчик джиу–джитсу. Через полчаса снова будет человеком. — Вставай! — обратился молодой солдатик к Шванеке.
Тот сначала непонимающе уставился на него, потом во взгляде появилось подобие осмысленности. И страх. Кряхтя, он стал подниматься, пару минут, мотая головой, постоял на коленях, потом, ухватившись за перевернутый табурет, с грехом пополам встал на ноги. Скрючившись от боли, он стоял перед своим противником, толком не понимая, как тот его столь молниеносно обработал.
— Портсигар верни, — спокойно произнес молодой солдат.
Еле–еле волоча ноги, словно таща на плечах неимоверно тяжелый груз, Шванеке подошел к Дойчману и протянул ему портсигар.
— Сигарету тоже, — напомнил молодой солдат.
Шванеке извлек из нагрудного кармана сигарету и отдал Эрнсту. Тот медлил.
— Берите, берите, — сказал солдат.
Дойчман последовал его совету.
— А теперь извинись, — не отставал солдат.
— Ладно, чего не бывает. Виноват, — сипло проговорил Шванеке.
— Благодарю вас, молодой человек. Вы весьма своевременно вмешались, — поблагодарил солдата полковник.
Тот медленно повернулся к нему и долгим взглядом стал смотреть на полковника.
— Вам ни к чему меня благодарить, — спокойным, чуть дрожащим голосом ответил он. — Я не из–за вас вмешался. Если бы речь шла только о вас, поверьте, я и пальцем бы не шевельнул. Вы — офицер.
