на работу, потому что я знал: рынок опять откроется на верхнем пределе и я не смогу войти в него.
Можно ли сказать, что пребывание вне быстро растущего рынка столь же невыносимо, как и
реальные потери?
Да, и даже хуже. Это было настолько невыносимо, что однажды я почувствовал, что больше не
выдержу, и прибег к транквилизаторам, чтобы заглушить душевную боль. Когда это не помогло, кто-то мне посоветовал: «Почему бы тебе не принять кое-что посильнее под названием торазин?»
Помню, как, приняв дома этот самый торазин, я отправился на работу на метро. Двери вагона стали
закрываться, когда я входил в него, и я начал падать. Сначала я не связал это с торазином. В общем, я поплелся назад домой и не вошел, а буквально ввалился в двери — до того сильно он на меня
подействовал. Я отключился и на работу в тот день так и не попал. Это была низшая точка моей
торговой карьеры.
Вы так и не смогли собраться с силами и вернуться на рынок бобов?
Нет, я боялся проиграть.
Вы ранее сказали, что, несмотря на эту ошибку, к концу года довели свой счет до 64 000 долл. Что
было дальше?
Примерно в то же время мне иногда приходилось бывать на хлопковой бирже. От шума и криков
трейдеров у меня повышался адреналин. Для меня это было самым притягательным местом в мире.
Но, как я узнал, чтобы попасть туда, нужно было предъявить 100 000 долл. наличными. У меня же
помимо торгового счета не было практически никаких средств, так что я не мог выполнить этого
условия.
Я продолжал успешно торговать и через несколько месяцев перевалил за 100 000-долларовую
отметку. Примерно тогда же Эд Сейкота посоветовал мне сыграть на повышение рынка кофе. Я так
и сделал, но разместил стоп-приказ чуть ниже текущего рынка — на тот случай, если он пойдет вниз.
Рынок развернулся, и я вскоре был остановлен по этому стоп-приказу. А у Эда, который всегда
следовал за более крупными тенденциями, такого приказа не было. В итоге в течение нескольких
следующих дней он был заблокирован на нижнем пределе рынка.
Убыточная позиция Сейкоты ежедневно блокировалась, а я оставался вне рынка. Эта ситуация была
прямо противоположна той, что сложилась во время моей сделки по соевым бобам, когда у него
была выигрышная позиция, а я был вне рынка. Вопреки себе я испытывал от этого нечто вроде
удовлетворения. «Что же это за место такое, где одни радуются неудачам других?» — думал я.
Именно тогда я понял, что мой дух соперничества слишком силен, и решил стать трейдером на
площадке Нью-йоркской хлопковой биржи.
То есть, по-вашему, конкуренция на биржевой площадке должна быть еще острее?
Такие ожидания у меня, возможно, и были, но они не оправдались.
Вас не беспокоило то обстоятельство, что, став биржевым трейдером, вы ограничили свои
возможности только одним рынком?
Меня это мало беспокоило. И, как оказалось, совершенно напрасно. Меня очень привлекала мысль о
торговле на площадке. Проблема заключалась в том, что, весьма поднаторев в искусстве выбора
сделок, я был полным профаном в части их исполнения. Я сильно робел и стеснялся перекрикивать
соседей на площадке.
