– Но я еще нет, – ответил я.
Ее быстрые шаги простучали за спиной, я даже ощутил волну слабых духов:
– И что ты будешь делать? Кремль в руках восставшей России! Там сотни людей, там бронетранспортеры, там все…
Мое тело двигалось быстро, мышцы гудели от переполнявшей их силы. Потом я должен буду упасть, как жаба на песок, приходить в себя долго и болезненно, чувствуя, как ноют мышцы и суставы, но сейчас во мне жило нечто лучшее, чем я сам, оно вело. В мозгу за доли секунды пронеслись не то картинки, не то мысли, что бессмертия нет и умрем все. Только один умрет красиво, на бегу, под восхищенные крики, а другой проживет чуть дольше… но кончит как маразматик, не помня своего имени, в дикой вони, потому что будет гадить под себя, весь в муках от болячек и уколов… Если бы человек жил миллионы лет, ну хотя бы пару тысяч, то и я, возможно, был бы трусом. Жаль оборвать жизнь в самом начале, когда тебе нет еще и ста!.. А так… Главное, выхожу из этого подземелья навстречу солнечному свету красиво и беспечно, навстречу граду пуль, навстречу бронетранспортерам и закованным в пуленепробиваемые доспехи чудовищам на двух ногах, и отныне меня никто не захватит в плен ни для своего, ни для моего блага…
В длинном коридоре следующая дверь висела на одной петле. Я ударил ногой, дверь рухнула, мой палец едва не втиснул курок до отказа, но в длинном коридоре только металлический блеск на стенах да на полу пара жирных масляных пятен.
Торопясь, я добежал до кабины лифта. За спиной все еще стучали каблучки. Княжна следовала за простолюдином, как коза за рогатым оленем, вот она – нормальный человек, ее ведут биологические законы, а что толкает под пули меня?
Кабинка опустилась, я вытянул шею, заглядывая через толстую проволоку, не спрятался ли кто за толстым металлическим листом. Палец мой вспотел и подрагивал на спусковом крючке. Другой рукой повернул ручку двери, все еще готов стрелять, открыл дверь, быстро ступил вовнутрь кабины, Стелла втиснулась следом молча. Глаза ее были вопросительные, бровки сдвинулись, на красивом аристократическом лице было несвойственное аристократам выражение задумчивости.
Ее голос был озадаченным:
– А что ты все как попугай твердил о токарях, слесарях?
– Везде вывески, – буркнул я, изучая панель с кнопками и тумблерами. – «Требуются слесари, токари, строители метро…» – а у нас безработица!..
– Ну и что?
– Среди токарей смертность ниже.
Колеблясь, я нажал кнопку со значком «1», только бы это не значило самое дно. Тело сразу отяжелело, я ощутил, как отвисает нижняя челюсть, а под нею наливается тяжестью и растет огромный зоб, как у большой старой жабы. Стелла промолчала. По моей странной логике, футурологи должны быть бессмертными вовсе, но, когда лифт поднимется, меня там ждет вовсе не бессмертие…
В кабине потемнело. Я перевел дыхание, сказал, бодрясь:
– Похоже, тебе еще придется потаскаться за мною, лапочка. Как видишь, убить меня не так-то просто.
Из темноты послышался ее быстрый ответ:
– Тебе просто везло!
Я хмыкнул:
– Как сказать, как сказать…
– А что, нет? Не может один… такой вот, выйти победителем в схватке против тренированных омоновцев!
– Но я же вышел?
Она не сдавалась:
– Я же говорю, повезло!
Я хмыкнул, но промолчал, ибо даже ученому с мировым именем не хочется говорить молодой и красивой женщине о своем возрасте, который как раз и дал нужное преимущество. Эти двадцатилетние натренированные парни не могут знать, как думает и что чувствует пятидесятилетний, им это еще предстоит… если доживут, конечно. А я был и десятилетним, как они когда-то были, и двадцатилетним, как они сейчас, и тридцати-, и сорока-, и вот сейчас я просто чувствую или знаю, как мыслят эти пока еще простейшие мозги, куда пойдут, что сделают, за какой угол повернут и в какую сторону натренированно и мгновенно посмотрят, картинно выставив перед собой пистолет в обеих ладонях.
Они действуют по лучшим в мире инструкциям, но я как раз из того теста, которое пишет эти инструкции, ломает общепринятые системы, строит новые, ниспровергает, снова строит. Я вижу наперед их простенькие мысли, а им мои – пока слабо.
По ее лицу неожиданно проскочили сверху вниз полосы света. На миг я увидел ее лицо таким, какое оно есть: милое и перепуганное, в глазах страх и странная жадность успеть все увидеть и ощутить в этом предательском мире.
– Повезло, – согласился я с неловкостью, словно подглядел за нею… нет, не раздевающейся, сейчас это продемонстрируют без тени смущения, а копающейся в носу или в заднице, – так повезло. Значит, счастливый я. Это еще лучше.
– Почему?
– Значит, бог меня любит. А любят правых, верно?
Она огрызнулась:
– Скажи еще, крайне правых.
