разбушевавшихся погонщиков скота, у нас красиво именуемых по-английски – ковбоями, что значит коровьими мальчишками. Но это понятные налоги, а не какие-то там университеты, обсерватории, школы, ведь известно, что все беды от грамоты.
Времена шли, пришлось и самим построить школы, даже университеты, но рабоче-крестьянская психология осталась, она пронизывала новое государство вдоль и поперек, и вся наука была подчинена узкопрактической цели: а что это даст моему огороду? А что даст это моему стаду коров?
Когда седовласые джентльмены… не правда ли, смешно, американцы – и джентльмены? – когда эти седовласые… гм… обсуждают международное положение и думают, куда послать свои войска, то руководствуются той же рабоче-крестьянской психологией. Ну, как наш слесарь, который видит ссоры в доме интеллигента и, как добрый сосед, всегда готов помочь: дать его бабе в рыло, раз он сам по своей интеллигентности не может, чтобы лучше борщ варила, посоветовать, как жить… Даже денег может дать до получки, как и штатовцы дают Европе. Правда, наш слесарь дает без процентов, неловко наживаться на чужих трудностях, но американский слесарь в госдепартаменте понимает, что нет выше радости, чем когда у соседа корова сдохнет! Как раз удачный случай, чтобы и теленка забрать.
Машина стояла у самого подъезда, оттеснив шикарные иномарки. Их владельцы пугливо пробегали с крыльца по широкой дуге, стараясь держаться от этой машины как можно дальше, заползали на сиденья, а уползали тихо-тихо. Хотя, как чудится, в первые дни на Володю пробовали наезжать, чтобы не ставил машину так близко, вроде бы забота о возможных «скорых помощах», на самом же деле только они, хозяева жизни, могут…
Я помахал Володе:
– Все-все! Мы отгуляли. Сейчас отведу Хрюку и спущусь.
– Да вы не торопитесь, – ответил Володя с фамильярностью старого знакомого, – все равно там засиживаетесь до ночи…
Хрюка вызвала лифт с третьего удара лапой, кнопка туговата, я машинально двигался следом, как за собакой-поводырем, а перед глазами были все те же лица стариков с красными знаменами, брезгливые лица прохожих, гогот молодых.
Не стыдиться нужно, что строили коммунизм, а гордиться. Ну не получилось, переоценили свои силы, но пробовали же! Первые в мире, даже единственные решились построить царство мира и справедливости на земле!
Да, другие не решились, а теперь злорадствуют: ага, а мы все это время пили-жрали в три пуза, баб всех… и даже скотоложеством баловались, гомосеков уже за людев считаем, мы не тратили силы зазря…
Это же как с любым человеком, который пробует бросить пить, курить или начинает качаться. Вокруг тут же друзья начинают: да ты чо, Коля, я вот пью, и ниче, ем в три горла и не шибко толстый… ну и пусть толстый, зато ни в чем себе не отказываю… Да какая гимнастика, мы ж не в пещерном веке, когда сила нужна, теперь и с кривой спиной жить можно, и живот пусть свисает через ремень – кому какое дело?
И вот этот подвижник, который уже и сантиметры с пуза начал сбрасывать, и мышц на груди поднарастил, и спину выпрямил… вдруг не выдерживает постоянного нашептывания со всех сторон… Ну, всяких там «Голосов Америки», «Свободной Европы» и массы других, бросает гантели… И видит, как много за это время его друзья, что жили проще, баб поимели, как много вина выжрали… а он отстал, стыдно другим в глаза смотреть, что вот так тужился, пока они гуляли вовсю…
А почему стыдиться? Ведь ты единственный, кто пытался стать лучше! Ну не получилось, опустился до уровня остальных. Но ты пытался, а они даже не пытались.
Глава 2
Володя придирчиво проверил, хорошо ли я надел ремень безопасности, ибо по дрянной расейской привычке я никогда не забрасывал эту штуку даже на плечо, опустил стекла, и машина бесшумно выползла на улицу.
Храм Христа Спасителя блистал, как елочная игрушка. Яркое до нелепости пятно на сером, вообще-то, пейзажике Москвы, празднично веселое, скоморошистое, чисто по-русски не знающее удержу в пропорциях, красках, формах.
Я поймал себя на том, что смотрю с удовольствием, хотя, вообще-то, меня корчит от самого слова «Спаситель». Откуда взялся Спаситель, который меня спас непрошено? Как меня спасала советская власть, тоже непрошено, от рая, а потом и от поджигателей войны?
Володя поглядывал искоса, помалкивал, даже старался дышать через раз, чтобы не спугнуть важную государственную мысль, а я просто сидел и злился, что полжизни меня заставляли голосовать за партию. Просто за партию, даже не называя ее по имени. Само собой разумелось, что другой партии нет и быть не может. А человек мог быть только партийным или беспартийным.
Потому сегодня утром, когда с утра пораньше ведущая телевизионная дура важным голосом спрашивала некоего деятеля, верующий он или нет, то для нее он мог быть либо неверующим, что крайне сомнительно для современного политика, либо верующим – естественно, в родную коммунистическую… то бишь родную православную церковь. Которая не признает других, как родная коммунистическая не признавала тоже, и если раньше отцом народов был генсек, то теперь отцом является патриарх, который так и зовет себя «Святейший Патриарх Всея Руси». То есть не спрашивая меня, хочу ли я, чтобы он был моим патриархом, а просто назначил себя моим вождем – и все.
Володя заметил, что я посматривал на храм, а когда тот скрылся из глаз, осторожно напомнил:
– Завтра там торжественное богослужение. Всенародная молитва! Всем народом будут просить прощения за убийство царя. Сам Патриарх Всея Руси изволит служить…
Я проворчал:
– Патриарх Всея Руси? Значит, и мой патриарх, так как я тоже живу здесь, на Руси.
Володя проговорил неуверенно:
– Ну… выходит…
– Правильнее, – пояснил я, поддаваясь не то старческой привычке поучать молодежь, не то позыву пророка нести благую весть в массы и отворять очи всяким олухам, – назваться патриархом всех верующих христиан, все-таки не все живущие в России признают генсеком Христа! Еще вернее было бы назвать
