— Ты уверен, что на тебя напал именно клон?
— А кто же еще?
— По-моему, Лао, ты ищешь в темной комнате черную кошку. А ее там нет.
— Но почему? — попытался возразить я.
— Видишь ли, земляне за последнюю сотню лет, сами того не подозревая, демонизировали клонов- андроидов. Приписали им негативные черты характера, которые нашли у себя. Для самоуспокоения. В истории человеческой цивилизации так бывало не раз. Вспомни хотя бы времена русской императрицы Екатерины Великой. С ее одобрения убили мужа, принца Голштинского, после чего эту и впрямь жалкую личность ославили на века.
— Император Петр Третий проводил антироссийскую политику. Преклонялся перед всем немецким…
— Но ведь его дед, Петр Великий, у себя в державе тоже завел европейские порядки. И это ему потом поставили в заслуги. А внук даровал вольность дворянству. Ходили слухи, что за этим последует и отмена крепостничества. Так что самой богатой помещице, императрице Екатерине, было важно составить мнение о своем муже как о человеке ничтожном и придурковатом.
— И что? Значит, клон ни при чем? — опешил я. Узкие глаза Ю-вэня сощурились еще больше.
— Я этого не говорил, Лао. Но есть одно обстоятельство.
— Какое?
— Стрела Бодимура.
— Что это?
— Это знак, который ты увидел над входом в пещеру. Согнутая в кольцо стрела без оперения.
— А кто такой Бодимур?
— Согласно общепризнанной версии, Бодимур… В этот момент экран дисплея дрогнул, и изображение лица профессора Ю-вэня угасло. Навсегда.
Я даже не стал разбираться что к чему. Информаторий сдох — где-то внутри его отчаянно заискрило. Что ж, видимо, я все-таки недооценил Сорди. Он прошелся по командной рубке основательно и не пощадил базу данных.
Регенератор в кают-компании снова затянул заунывную мелодию, призывая обитателей станции на ужин. В другой раз я бы отложил все дела и направился в столовую, чтобы вкусить свою толику белков и углеводов. Но сейчас аппетита не было.
Переступая через разбросанные повсюду вещи, я поплелся в жилсекцию Сорди. Конечно, осмотреть каюту андроида, невзирая на требования устава, я должен был сразу, как только установил его принадлежность к клонам. Возможно, тогда я бы смог избежать последующего хода событий. А теперь моя активность вряд ли имела какой-нибудь смысл. Но уж лучше провести инспекцию его жилища позже, чем никогда, решил я.
В комнате Сорди беспорядка было меньше. Бежевые матовые переборки, увешанные голограммами внеземных пейзажей, гравикокон, пневмокресло, дека для кристаллофонов… Все почти так, как в каюте у меня или у Сардельки.
Я намеренно пытался отогнать любые мысли, которые хоть как-то касались судьбы девушки. Мой вызов на лингофон Марион не прошел. Значит, она все еще не могла пользоваться средством связи. Что с ней? Бедная Сарделька! Это я во всем виноват. Смогу ли я ей чем-нибудь помочь? Где она сейчас?
Купе с личными вещами Сорди оказалось закрыто на кодовый замок. Я без зазрения совести стянул с плеча винчестер и нажал на гашетку. Отзвуки череды одиночных выстрелов эхом отскочили от стен, зацокали по полу гильзы.
Раскуроченная дверца без сопротивления отошла под нажимом плеча.
Копаться в чужом белье — не самое лучшее занятие для Наблюдателя. Я мельком оглядел пакеты с випролаксовым обмундированием и упаковки с полевыми средствами гигиены. Для чего-то вытащил из нижней секции пару высоких ботинок с ребристой подошвой и приставил их к своей ноге — они пришлись мне почти впору.
Стопку гермофоллей я оставил напоследок. Каждую папку тщательно осмотрел, пока на одной из них не обнаружил то, что, вероятно, искал, — маленькую эмблему, стилизованную под стрелу Бодимура.
Пневмокресло по-домашнему приняло меня в свои объятия, хотя я и не собирался рассиживаться. Но так уж устроен этот мир — максимум комфорта для человека, в какой ситуации он бы ни находился. Кто-то из великих сказал, что человек, подлец, ко всему привыкает. Правильно сказал. Привычны мы, земляне, к удобствам, не мыслим жизни без них.
Не вдаваясь в размышления по поводу достижений современной цивилизации, я все свое внимание переключил на гермофолль. Легко разобрал титульную надпись на пананглийском и сразу же углубился в чтение…
ГЛАВА 8
Народы моря
…В тронный зал Рамзеса II, стареющего правителя Верхнего и Нижнего Египта, военный министр Нитуэр зашел в окружении копьеносцев. Не поднимая головы, склонился у порога и громко вымолвил давно заученную фразу:
— Да будет прославлен на века возлюбленный сын Амона непобедимый Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, око Осириса на Земле, покоритель земель и могущественный правитель Большого Дома…
Слова затихли, поглощенные пространством и временем, — казалось, они растворились в тишине словно вода, которую впитала в себя без остатка морская губка.
Шорох одежд у трона выдавал присутствие в зале кого-то из приближенных, и Нитуэр осмелился поднять глаза.
На возвышении перед вздрагивающим опахалом недвижимо сидел сам светоч Вселенной. Его старческая плоть под золотым оплечьем и массивной царской короной с уреем — символом мудрости — не только удерживала массивные атрибуты верховной власти, но все еще внушала благоговейный трепет и желание пасть ниц. Руки Рамзеса покоились на подлокотниках из слоновой кости, ноги, сведенные вместе, упирались в деревянную скамеечку из темного дерева, инкрустированную кебенским серебром. Взгляд правителя, устремленный в точку, казалось, блуждал в иных мирах — столько покоя и сосредоточенности было в нем.
— Подойди, Нитуэр! — тихо произнес фараон, чуть приподнимая раскрашенные кармином веки.
Министр, затаив дыхание, приблизился к трону и почтительно замер, внимая повелителю.
— Скоро из Царства Дат за мной придет барка ночного Солнца, чтобы доставить мое бренное тело в пещеру Сокириса, где оно возродится для новой жизни по ту сторону света и тьмы, — медленно проговорил Рамзес.
Речь давалась фараону с трудом. Тем не менее каждое слово, произнесенное им, не требовало дополнительного осмысления — наместник бога на Земле всего лишь заявлял о своей скорой кончине.
— Я познал священный путь в Страну Теней, я изучил все магические заклинания, чтобы извечные враги миропорядка — Апопис, Мехен и прочие демоны — не препятствовали мне в загробном путешествии. Издав последний вздох, я через двенадцать часов полностью стану частицей Осириса; моя душа, каждую ночь слетая с небесной звезды в подземный мир Дат и соединяясь с вновь обретенным телом, будет пребывать в вечном блаженстве. Но сейчас одно печалит меня — судьба Египта, который я оставляю моему сыну.
Рамзес смежил веки и умолк, от чего в зале снова повисла густая тишина.
Только теперь Нитуэр заметил справа от фараона вездесущего Нефреса, чей белый просторный хитон из тонкого ливанского полотна колыхался в такт движениям опахала. Смуглая кожа верховного жреца храма Амона-Ра, обтягивающая лысый бугристый череп, источала терпкий аромат благовония. Нитуэр знал, что Нефрес намеренно бреет себе голову, чтобы скрыть от взоров людей свою природную светловолосость — ведь по поверьям жителей страны Кермет считалось, что бог зла и коварства Сет, убивший своего брата
