мох этот, так ужас накатывает. Почему он светится, мать его? Вдруг радиоактивный? Облучимся, так никакие хухум-трусы не спасут.
– Ерунда, – отмахнулся Вадим, – подумаешь, радиация. Вылечимся. В миссии ООН знаешь, какой госпиталь? Лучший на планете. Я там лежал после ранения. Врачи классные, оборудование современное. А медсестра одна, Наташа, – это просто ангел и ураган в одном теле. Любого калеку, хоть облученного, хоть кастрированного так раззадорит, обо всех проблемах забудешь.
– Наташа? Здорово! – обрадовался Ирвин. – Она русская, да? У меня русских девушек никогда не было. Ребята рассказывали, они какие-то особенные. Страстные, нежные и покорные. Правда или брешут?
Вадиму вспомнилась Эльза. Ни страсти, ни нежности у нее отродясь не водилось. Да и покорность скорей походила на лень или безразличие. Впрочем, разве Эльза русская? Вроде бы она говорила, что наполовину латышка.
– Конечно, правда, – не стал он разочаровывать приятеля. Да, пожалуй, и себя тоже. – Наши женщины самые лучшие. Уж я-то знаю. Много где побывал, сравнить есть с кем.
– Везет тебе с бабами, – сказал Ирвин завистливо. – Зейла вон тоже тебя любит, а она целый капрал.
– И тебе повезет. Ты же видный мужик. Одни мускулы чего стоят. А вспомни орбитальную станцию! Кого Лолита выбрала, разве меня? Не забыл еще проказницу Лолу?
Физиономия Ирвина тотчас приобрела самодовольное выражение. Вадим различил это и понял, что глаза не только восстановились после нападения вероломного Ихуси, но и привыкли к скудному свету, исходящему от подвальной растительности.
– Нам бы только выбраться отсюда, – добавил он. – Тогда так загуляем, что вся Малела вздрогнет.
Вадим за ремень поднял автомат, брошенный мавротопским шпионом. Приклад у него расщепился, погнутая прицельная планка нелепо торчала вбок. С «Тавора» текло. Косинцев раскачал его и без сожалений зашвырнул подальше. Там шлепнуло, кто-то испуганно пискнул, глухо зацокали по камню коготки.
– Крысы, – с омерзением проговорил Вадим. Этих тварей он ненавидел. – Пойдем, брат. А чтоб было не грустно и не страшно, давай анекдоты рассказывать. Только сначала витаминчиков отхлебнем.
Напиток из шиповникового сиропа пришелся весьма кстати. Он согрел пищевод и чуточку успокоил нервы. Сделав по нескольку хороших глотков, друзья двинулись в направлении предполагаемого выхода. Ирвин заговорил:
– Собрался как-то тувлюх на рыбалку...
Довольно скоро желание рассказывать анекдоты и вообще переговариваться прошло. Диверсанты сообразили, что Ихуси, может статься, никуда и не сбегал. Крадется небось за ними с опасной бритвой наперевес и ждет момента, чтобы прикончить. В самом деле, зачем шпиону живые свидетели его злодеяний? А болтовня – отличный указатель их передвижения. Да и сами они за разговорами могут не расслышать опасности.
Тем временем грязный ручеек, вдоль которого следовали воины-освободители, мало-помалу превращался в настоящую речушку. То там, то тут из щелей между пятиугольными плитами просачивались струйки влаги и вливались в общий поток. Пахло от него уже значительно менее противно. Видимо, жидкость, профильтрованная землей и камнем, была сравнительно чистой. Светящийся лишайник покрывал теперь весь пол тоннеля сплошным ковром, за исключением центральной части, которая была занята ручьем. В воду этот мох спускался почему-то не слишком охотно. Зато кое-где умудрялся вскарабкаться невысоко на стены. Ступать по пружинящему, мерцающему ковру было даже приятно.
Вернее, было бы приятно, кабы не одно «но». В лишайнике кто-то обитал, и были это явно не насекомые. То и дело в нескольких шагах перед друзьями спутанные волосинки начинали вибрировать и шевелиться. Словно под ними, плотно прижимаясь брюшком к полу, кто-то пробегал или проползал.
«Хорошо, если крысы, – думал Вадим. – То есть ничего хорошего в крысах, конечно, нету. Но это хоть привычная, земная мерзость. И от людей, как правило, крысы держатся подальше. Хуже, если невидимые твари – какие-нибудь новолиберийские гадюки».
Он представил этих пресмыкающихся, вечных обитателей подвалов. Плоских, длинных, безглазых, похожих на глистов-переростков. Или наоборот – толстеньких, тугих, вроде гигантских опарышей. Наверное, у них бледная желтовато-серая кожа с синюшными пятнами. И тонкие, круто загнутые, выдающиеся вперед клыки. Клыки эти нужны им, чтобы охотиться на крыс. А при случае и на людей.
Помимо воли вздрогнув, он опустил взгляд вниз, на собственные ботинки. Те были хорошие, крепкие и высокие, почти до колена. Непромокаемые, с анатомической стелькой и титановой пластиной в подошве. В них можно без опаски ходить по любым колючкам и даже гвоздям. «Жаль только, что в голенищах нет титановых пластин», – подумал Вадим. Он скосил глаз на ноги Ирвина. Башмаки американца были поплоше, изрядно потертые, а в одном месте немного разорванные. Что поделать, парню не посчастливилось перед вылазкой в президентский дворец отхватить новую обувь. Впрочем, титановая пластина в подошве и анатомические стельки имелись и у этих обшарпанных дерьмодавов.
– Смотри! – вскрикнул вдруг Ирвин, резко остановился и дернул Вадима за рукав. – Глянь, что это?
В голосе американца звучал страх.
– Где? – Косинцев ухватился за рукоять штык-ножа.
– Да что ты башкой-то вертишь! Вон, шагах в пяти, в воде. Плывет...
Действительно, в нескольких метрах впереди из воды торчала какая-то штуковина. Вроде изогнутого крючком пальца. «Палец» был черным, с поперечными желтыми полосками и, кажется, с глазками. От него расходились «усы» потревоженной воды – «палец» плыл, неспешно удаляясь от диверсантов.
– Змея! – враз сообразили оба.
– По-моему, это хухум, – выдвинул предположение Ирвин.
Удивляться бойкости его ума не приходилось. Ведь он гораздо ближе Вадима был знаком с главным деликатесом кухни таха.
– Похоже, – согласился Косинцев. – Откуда бы ей тут взяться?
– Ну, это просто. У президента Волосебугу, как известно, целый питомник этих священных гадов. Оттуда и сбежала, небось. Точнее, уползла.
– Точно! Как я сам не сообразил...
– А еще меня тупым считаешь!
– Неправда, ты сам себя так обзывал! – возмутился Вадим. – В «Корпусе мира», помнится. А я говорил, что тебе нужно мыслить стратегически. Теперь вот начал, и результат сразу заметен! А ну-ка, прояви воинскую смекалку еще разок, скажи – ядовитые хухум или нет?
– Вроде нет.
– А точнее?
– Точнее ты у нее самой спроси. Я не серпентолог, а простой солдат.
– Ладно, будем считать, что безвредна. Не серпентолог он, едрена Мона...
Они зашагали дальше. К удивлению диверсантов, никаких примыкающих к тоннелю ходов, ответвлений и перекрестков, обещанных Ихуси, им так и не встретилось. Лишь кое-где из стен были удалены каменные брусья. Из пятиугольных отверстий тянуло то теплой сенной трухой, то наоборот – стылой и влажной прелью.
Ради любопытства Вадим с помощью штык-ножа вырезал кусок лишайника и зашвырнул в одну такую дыру. Мерцающий свет озарил комок тряпья, похожий на восточный тюрбан. Оттуда сверкнуло несколько пар маленьких красноватых глазок. Рядом с «тюрбаном» было разбросано множество мелких косточек – не то рыбьих, не то змеиных. По-видимому, это было чье-то гнездо, причем с детенышами. Через секунду из глубины логова выскочила яростно пищащая тварь. Плоская как у мопса морда воинственно скалилась мелкими и редкими зубками. Тварь метнулась к выходу из дыры. Вадим инстинктивно отшатнулся. Зверь, однако, не стал нападать – ограничился тем, что вытолкал из норы световой лишайник.
Рассмотреть животное толком не удалось, да не очень-то и хотелось. Крыса, она крыса и есть. Будь хоть новолиберийская с плоской мордой, хоть земная с вытянутой.
