«Когда ты мертвую девку трахал — не боялся?»…Хорошо бы завалить этого Злотана.
…От костра шло слабое свечение. Почти невидимое. На его фоне Джинн увидел силуэт собачьей головы и головы человечьей. Он аккуратно прицелился между ними… Хорошо все-таки, что «Роттвейл» снаряжает патроны картечью.
Только вблизи Богач понял, что у костра висит куртка. Он осознал свою ошибку, но было поздно — по спине хлестнуло, взвизгнул и рванулся из-под руки Лорд… Богач попытался вскочить, вспомнил маму. Молодую, красивую… Вспомнил Ленку на солнечном Крещатике… Лорд визжал, застыла в ужасе Лампа, в глазах у Богача потемнело, из горла хлынула кровь. Еще он успел подумать про дозу кокаина, которая лежит под сиденьем джипа, но до конца не додумал — рухнул лицом в камень. Раненый, ничего не понимающий Лорд укусил его за нос, но Богачу было уже не больно…
Веером над головой прошли пули. Джинн перекатился за соседний камень… Стреляйте, ребята, сколько влезет. Милош, между прочим, велел брать живыми. Что ж это вы херней страдаете? Сверху посыпались веточки, скатилась горячая гильза «ремингтона»… Минут на двадцать я их остановил. Эт-то правильно… Как говорил один генсек: а я вам больше скажу: и это правильно… Ууумница! Просто ууумница!
Джинн выглянул из-за камня — никто к костру больше не лез. Визжала собака… Жива. Но больше не опасна.
Джинн подобрал гильзу — теплая! — и пополз к реке. Стоило ли, подумал мимоходом, сушиться? Вода оказалась очень холодной.
На этот раз он их просто не заметил. Прошел мимо. Они присыпались листвой, накрылись ветками, лежали молча. Он прошел мимо. И только когда уже прошел, Мукусеев шепотом позвал:
— Джинн… Джи-и-и-инн.
— Живы? — спросил он. Ему ответили:
— Живы. Ты-то как?
— Я, блин, точно еще одну статью заработал… За жестокое отношение к животным… Какая там санкция, Митрич?
— Пять лет расстрела, чтоб ты сдох, Джинн.
— Это запросто, гражданин начальник… И ведь что интересно? Все следаки одинаковые. В Стамбульской тюрьме мне следователь сказал почти ту же самую шутку.
— Сколько же вы там отсидели? — спросил Зимин.
— Полтора месяца, Илья Дмитрич. Я бы, может, и больше там отдохнул, но, знаете ли, клопы. Пришлось ее покинуть… Досрочно.
— Э-э, голубь вы мой, хреновато. Турецкого законодательства я, конечно, не знаю, но по отечественному побег из мест заключения или из-под стражи карается, согласно статьи 188-1 на срок до трех… А ежели сопряженный с насилием над стражей…
— Вот именно, — весело сказал Джинн, — сопряженный.
— Это часть вторая. До пяти.
— Бабен батон! Это что же выходит — я до сих пор бы сидел?
— А вам, Олег, простите, что инкриминировали? Вы, разумеется, можете не отвечать. Дело-то глубоко интимное.
Джинн ухмыльнулся. На грязном лице только зубы сверкнули.
— Дача взятки должностному лицу, Илья Дмитриевич.
— Ну-у, голубь вы мой… Совсем нехорошо. Много дали?
— Очень.
— Сто семьдесят четвертая, первая. От трех до восьми. Плюс побег. Это тебе, Олег, не хер собачий. Сидеть-не-пересидеть… Завалил охранника?
— Не я. Ребята.
— Это совсем другое дело, — оживился Зимин. — Это вполне можно переквалифицировать на…
— Да хватит вам, — перебил Мукусеев. — Шутки у вас… говенные!
— Верно, — сказал Джинн. — Пошутили и хватит, нужно идти. Думаю, что просто так они нас не отпустят.
— Э-эх, не дают старому человеку отдохнуть, — вздохнул Зимин. — Бегай тут по горам… в мокрых портках. Эх, геморрой мой, геморрой.
На левом берегу завыла Лампа, Джинн матюгнулся сквозь зубы.
Небо начало бледнеть и звезды на нем истаивали. Пейзаж наполнялся легкой акварелью, плыл туман. Было очень холодно, и Джинн решил объявить очередной привал. Он видел, что Мукусеев и Зимин вконец измотаны. Зимин начал хромать… Джинн выбрал место для привала, быстро соорудил костер, а сам ушел обратно, залег на тропе. Уверенности, что оторвались, у него не было.
Он лежал за упавшим стволом, отчаянно мерз. Справа шумела речушка, еще дальше вздымались из серой мути скалы… Хотелось спать. Или хотя бы просто лежать у костра, курить и греться.
Он едва не прозевал появление охотничков… Мелькнул у реки силуэт. Потом второй, третий… Вот тебе и оторвались! Хрустнул сучок, из тумана вынырнула собачонка. Джинн положил ствол «ремингтона» на дерево и стал ждать, пока они подойдут на расстояние выстрела. А с двумя патронами много не навоюешь. Эх, если бы он был один! Если бы он был один… Но это все из области «мечт». И теперь придется принимать бой. Возможно, последний… Ну что ж, когда-нибудь это должно было случиться. Такая у тебя работа, разведчик. Ты всегда это знал… Жалко только, что патронов мало… Ну да чего уж теперь? Главное, чтобы мужики все поняли и успели свалить.
Из тумана вышли еще два человека. Потом еще один. Джинн аккуратно навел ствол на собаку. Потом передумал и взял на мушку двух бойцов. Они двигались друг за другом с дистанцией шагов десять и картечью было реально накрыть обоих… Приклад сильно толкнул в плечо и первого бандита смело с тропы. Второго, кажется, тоже зацепило. Джинн передернул цевье и перекатился в сторону. Крикнул по- сербски:
— Заходи справа! Огонь по моей команде. — Прогрохотала автоматная очередь, пули зачмокали по бревну. Полетели куски коры. Джинн еще раз перекатился… Пуля срезала сухой сучок над головой. Стреляли как минимум из четырех стволов — беспорядочно и нервно, как чаще всего и бывает в таких случаях. Джинн быстро пополз в сторону, прикрываясь грядой камней. Он знал, что его не видят и стреляют наугад… Если бы у него было еще пяток патронов! Любых! Пусть хоть дробовых!
Стрельба стихла… Он высунул голову из-за камня и увидел, что охотнички, вытянувшись в цепочку, осторожно приближаются. Раз, два, три… пять человек… Нет, шесть. Многовато на один патрон. Будь он хоть трижды «роттвейл»… Ну что, майор? Пора красиво умереть?… Банально, блядь, до дури… И если честно, то не хочется. Но придется. Не хочется, но придется. А жалко все-таки. С Сабиной вот не попрощался по-человечески… Жалко, жалко… А что, если попробовать?… Не дури, майор. Глупости все это. Они всего в тридцати метрах.
У них шесть автоматов и патронов как у дурака махорки. Ничего у тебя не получится… Не тяни резину. Давай. Но не хочется — страшно. А ты что думал? Ты, когда присягу давал, — что думал? Давай, майор, не сношай Муму, умри достойно… А кожа у Сабины нежная. Нежная, как у той шведки, которую подвели к нему в Стамбуле под видом журналистки. Наверно, она была лесбиянка — свое дело она делала брезгливо и только с презервативом… Господи, о чем я думаю? О чем, ты, МУДАК, думаешь? У тебя есть один патрон и три секунды жизни. Три секунды — это так мало… Наполни их чем-нибудь хорошим. Чем? Чем? ЧЕМ?
Ладно, хватит… Вставай!
Джинн распрямился, как пружина, вылетевшая из будильника. Он выпрыгнул из-за камня, выстрелил навскидку. Он знал, что не промажет… Острая вспышка на дульном срезе ствола прорезала туманец. Завизжала собака, дурным голосом закричал человек… Загрохотал автомат, и Джинн грохнулся на камни. Он разбил локти. Он понимал, что нужно бежать, пока они не опомнились… И не мог. Он сказал себе: сейчас… сейчас. Я смогу.
А автомат бил короткими очередями, и Джинн не понимал, почему АК звучит так странно… А потом он услышал голос:
Ведь ты моряк, Пашка.
