час пассажиров было много. В том числе — в камуфляже. В том числе — усатые. Вот моду взяли, подумал старший сержант Юрченко, каждый второй камуфлированный, как партизан. А каждый третий с усами. По таким приметам можно пачками задерживать. Вон их сколько… в предыдущем вагоне было четверо пятнистых. А в этом пятеро. Нет — шестеро. Нравится им, что ли, в Рембо играть? Моя б воля — век форму не надевал. Осточертела. А эти… придурки. Вырядятся лесным пугалом и кайфуют.
К ориентировке на Колесника была приложена фотография. Действительности она, впрочем, соответствовала не особо. За те полтора года, что прошли с момента фотографирования, Иван Колесник успел изрядно располнеть. Морда лица округлилась, заматерела. В свои двадцать три он выглядел значительно старше. Та же ориентировка сообщила, что дезертир вооружен и, в случае его обнаружения, проводить задержание в людном месте запрещено. «Дезертир, — зло думал Юрченко. — На прошлой неделе один, на этой другой. Потом — третий, четвертый… И все озлобленные и вооруженные…»
— Старший сержант Юрченко. Попрошу предъявить документы, — прозвучало почти над ухом у Колесника. Он сидел у окна, прислонившись к стене вагона. Глаза закрыты. Кажется, что человек дремлет… А правая рука за пазухой сжимала рукоять обреза. Глаза Ванька прикрыл еще и потому, что смотреть сквозь чужие очки с линзами плюс две диоптрии ему было трудно. «Вот черт! — подумал он. — Непруха. Амбец. Не буду глаза открывать. Сплю я. Сплю. Отойдите. ЭТО НЕ Я!»
— Да что за дела? — сказал мужик в камуфляже, к которому обратился старший наряда. Он сидел напротив Ваньки, читал газету. — Второй раз сегодня проверяют.
— Не волнуйтесь, товарищ лейтенант. Формальность, — ответил голос.
У Колесника отлегло от сердца. Он понял, что невидимый мент Юрченко обращается не к нему. Колесник приоткрыл веки и разглядел напротив молодое усатое лицо под офицерской фуражкой. Картинка была нечеткой, размытой проклятыми очками.
Армейский лейтенант с петлицами артиллериста сунул руку под бушлат, и у Юрченко мгновенно и остро закололо в подреберье. В июле прошлого года при такой же рутинной проверке документов погибли два его напарника. Поддатый мужик расстрелял их в тамбуре. Юрченко спасла чистая случайность. Убийца пытался скрыться, но был убит в перестрелке. С тех пор старшего сержанта неотрывно преследовали страх и картина того душного июльского дня. С тех пор он пил. Но страх оставался.
Лейтенант вытащил из-под бушлата руку с зеленоватой книжечкой, протянул Юрченко. Вооружен, — говорилось в ориентировке, — при задержании может оказать активное сопротивление. Старший сержант взял в руки удостоверение личности, раскрыл. Буквы расплывались, расплывалось лицо на фотографии. Через несколько секунд он вернул документы владельцу, козырнул.
На немолодого, усатого и очкастого мужика в вязаной лыжной шапочке, что сидел напротив лейтенанта, патруль внимания не обратил. Ванька Колесник ехал в Питер, к Дуче.
Начальник Управления ФСБ генерал-лейтенант Егорьев быстро шел вниз по лестнице. У служебного входа в Большой Дом, именуемого подъездом N 2, его уже ждала машина. Через восемь минут у генерала назначена встреча с губернатором Санкт-Петербурга. По весьма серьезному вопросу. Прошло почти два часа с того момента, как Егорьев ознакомился с содержанием письма террористов. Половину этого времени заняло экстренное совещание с руководителями БТ и следственной службы. Офицеры пытались определить пути решения проблемы на базе тех фактов, которыми ФСБ располагало на данный момент. Еще минут тридцать генерал потратил на подготовку доклада Яковлеву.
Начальник Управления уже вышел на улицу и подошел к правой дверце автомобиля, когда его окликнули:
— Евгений Сергеевич!
Егорьев обернулся и встретился глазами с полковником Костиным. Костин выглядел, как всегда, спокойным, но Егорьев понял: что-то экстренное.
— Да, Игорь Иванович, слушаю.
— Только что из Приозерска отзвонился Климов, — негромко сказал полковник, приблизившись вплотную. — На складе недостача тротила… большая недостача…
— Сколько? — жестко спросил генерал. Костин помедлил — совсем немного, всего полсекунды — и ответил:
— Сто двадцать килограммов… двенадцать ящиков.
Дело принимало совсем скверный оборот. Егорьев покачал головой и сказал:
— Спасибо. Что-то еще?
— Больше ничего. Существенного — ничего. Генерал посмотрел на часы: до аудиенции у губернатора оставалось семь минут.
— Спасибо. Работайте, Игорь Иванович. Он сел в автомобиль. Мягко закрылась дверца, и «волга» выехала на Литейный, а потом полетела по Шпалерной.
Утром, по дороге в офис, Дуче встретился с одним из своих людей. Они проговорили минут пятнадцать — Семен давал инструкции. Адрес Птицы Генка и сам знал: на зоне они одно время корешились. Именно это сильно заботило Дуче. Не подведет ли Генка Финт? Дело-то щекотливое… весьма щекотливое. Ничего особенного, конечно… Но касается старого кореша… Тут всякие нюансы могут быть.
А выбора у Дуче не было. Кадровый вопрос в последнее время обострился в группировке Фридмана до предела. Он и всегда стоял остро. Это только в газетках пишут, что криминальный мир имеет неограниченную кадровую подпитку. Ну, имеет… а кадры-то какие? Дебилы, гопота, вместо мозгов — бицепсы. Разве таким можно поручить серьезное дело? Дерьмо! Только кулаками махать… дерьмо… Удивляться-то нечему — народец изначально мелкий, примитивный, тупой. И жадный.
Если бы он, Дуче, рассказал хотя бы тому же Козуле-покойнику о СВОИХ мотивах в этом деле… нет, не понял бы Козуля! Посмотрел бы как на шиза. Им ведь всем только бабки нужны. И ни хера им не понять… Никогда.
Терминатор прикрыл глаза. Он смотрел на затянутый черной фатой дыма горящий город. Он стоял на палубе галеры и прислушивался к крикам на берегу, к вою сирен, к грохоту взрывов. Город превращался в руины, бестолковые гэбисты тащили чемоданы с зеленью. Не нужно! Оставьте себе! Молите о пощаде на коленях… Но и это вас не спасет. Комендор, заряжай!
— Эй, Ефимыч! Ты чего, заснул?
— Нет, Гена, я не сплю, — Дуче открыл глаза. — Я… мечтаю.
Финт смотрел удивленно. Он и раньше замечал за шефом некоторые странности. Но сегодня — слишком. Может, и прав был Очкарик, когда говорил, что Дуче место в психушке.
— Нет, Гена, не прав был Очкарик, — сказал Семен неожиданно.
Финт вздрогнул, а Терминатор посмотрел насмешливо. Он даже подмигнул и усмехнулся:
— Не бзди, Гена. Будешь исполнять мои директивы точно — все будет о'кей. Просек?
— Просек, — неуверенно ответил Генка. Дуче иногда пугал его. Казалось, он умеет угадывать мысли собеседника.
— Тогда иди. Сделаешь все как обкашляли, и жди моего звонка. Будет тебе жизнь в шоколаде.
Финт вылез из «скорпио» и пошел к своей «семерке». По дороге он дважды оглянулся. А Семен остался доволен произведенным эффектом. Он закурил и снова вернулся к мрачным мыслям о кадрах. За последний месяц он лишился почти половины своих людей. Сначала денег, потом людей. С деньгами все ясно: 17-е августа, ГКО, замороженные вклады… потерял он на этом много. Вернее сказать — все! Почти все. А тут еще эта история с таможней. После кризиса объем таможенных грузов сократился втрое. Там, где на границе еще вчера скапливались сотни грузовиков с фурами, теперь стало тихо и пустынно. Замерла жизнь на причалах порта, слонялись без дела злые, лишившиеся левака таможенники на железнодорожных терминалах… Тогда-то и прихватили эти проклятые вагоны с водкой. И Дуче попал в лапы Сергея Палыча Короткова. Разное про Короткова говорили в городе. Разное… Но в одном все сходились: за Палычем — сила. Большие деньги, крутые связи.
Коротков взял Сему Фридмана за горло, как матерый зек школьника. Поставил на бабки. А Дуче был уже разорен. Можно было, конечно, продать квартиру, машину, дачу… А самому что — с голой жопой остаться? Мелькнула мысль — убрать Палыча. Такой способ погашения долгов в России девяностых довольно широко практиковался… По здравом размышлении Дуче все же отказался от этой глупости. С Коротковым ему не тягаться!
