стало страшно. У хозяина про комитетских разные слухи ходили. Один другого страшнее. Ну, про пытки само собой… Ишь удивили! Будто в ментовке только по голове гладят? Про урановые рудники… тоже не сильно страшно зэку, который прошел не одну зону, карцеры, голодовки.
А вот разговоры про то, как чекисты раскалывают человека до самой жопы, да так, что сам не захочешь ничего утаить, все вспомнишь, все расскажешь и наизнанку вывернешься, сильно Ливера пугали. Было, было, что скрывать-то. Дела были расстрельные. И, хоть сейчас не стреляют, от чеки всего можно ждать. Воры говорили: один укол — и самый стойкий зэк в момент барабанить начинает. Сыворотка правды называется.
На грязной клеенке, покрывающей стол, лежала автомобильная аптечка. Ливер не мог знать, что за десять минут до его задержания ребята срочно отправили в больницу майора Рощина. Сергей Владимирович держался из последних сил… В какой-то момент он вдруг покачнулся и начал валиться набок. Тогда-то и появилась эта аптечка.
Наркоман, грабитель, убийца и насильник Васька Ливер смотрел на красный крест в центре белого круга. Мысли скакали, путались. Наталья назвала его про себя отморозком. Верно назвала. Ничего человеческого в Ваське уже не осталось. Он не боялся ударить, искалечить, убить. В каком-то смысле Васька был даже страшнее Колесника или Дуче. За его душегубством не стояло никаких эмоций. Не было ни ненависти, такой, как у Дуче, ни похоти, такой, как у Колесника. Ничего не было, ничего.
Он мог убить просто так, чтобы добыть еды или выпивки. Или денег на еду, выпивку, анашу. Но сам-то он смерти боялся.
Как зачарованный, Ливер смотрел на красный крест. ФСБ… сыворотка правды… урановые лагеря… или пуля в затылок. ЧК!
— Колоть будете? — хрипло спросил он, не отрывая взгляда от аптечки.
— Что? — удивился крепкий, коротко стриженный мужик лет тридцати.
Он проследил направление взгляда Васьки и быстро сообразил, что к чему.
— Конечно, будем. Двойную дозу.
— Не надо, сам все расскажу, начальник.
— Я их потеряла, шеф, — сказала Лариса. Голос звучал откровенно огорченно. Два автомобиля с выключенным наружным освещением стояли рядом. Шалимов и Лариса курили возле машины. Свежий воздух бодрил, в прорехах облачности сияли крупные звезды.
— Нет, Лариса, не ты их потеряла… Просто это они тебя обнаружили.
— Важен конечный результат. Так, шеф?
Штирлиц господина Короткова усмехнулся. Важнее всего остаться в живых, подумал он, но вслух сказал другое:
— Результат был предопределен. Я что-то никогда не слышал о результативном наблюдении в глухом ночном лесу… я имею в виду — с колес. Не бери в голову. Если бы не Большой Папа… А у него заскок — дайте мне Семена и все! Приходится изображать чумовую активность.
— Вам не кажется, шеф, что в этом деле…
— Нет, не кажется… Мне, Лара, не кажется я уверен.
Они помолчали. Дело, действительно, было с очень нехорошим душком. Специфика работы частенько заставляла их пренебрегать этическими нормами. И это, пожалуй, самая мягкая формулировка. Но «Дело Фридмана» даже на общем темном фоне выглядело черной дырой. И внутри этой дыры уже погиб их коллега.
Профессия Ларисы и Шалимова изначально предполагала изрядную долю цинизма. Но сейчас обстановка располагала к некоторой расслабленности и сентиментальности. Петрович вспоминался не как довольно-таки желчный мужик, а как товарищ. Может быть, именно в память о нем сияли эти звезды. А у него даже не будет могилы.
Ну, ты раскис, геноссе Штирлиц, сказал сам себе Шалимов. Он отшвырнул окурок и сказал:
— Ладно, Лара, поехали… Эти ребята где-то здесь. И они мне не очень сильно нравятся. А отчет Папе мы вместе напишем… и все путем объясним. Не робей, прорвемся.
Штирлиц говорил спокойно, уверенно. Но сам не очень-то себе верил.
Когда спустя минут двадцать оба «жигуленка» проехали мимо капонира в обратном направлении, морпехи все еще обдумывали сложившееся положение. Комитетская разведка просто так не уйдет! Вывод напрашивался простой: комитетчики заподозрили, что их засекли и сняли наблюдение. Значит, они обложат весь район, чтобы взять объект на выходе.
Был и другой вариант: дачку уже вычислили и сопровождать объект нет необходимости, сами объявятся. Место встречи, так сказать, изменить нельзя. Думать об этом не хотелось. Не думать было нельзя.
— Ладно, Сохатый, спасибо за все, — сказал Птица. — Дальше я сам.
— Глупо, Пернатый… Если фазенду обложили комитетчики, они задействовали «Град». Одному там делать нечего. А Наталья уже в безопасности.
— Если там «Град», то и вдвоем делать нечего. — Птица помолчал. — Спасибо за все. Если чего… Наташке помоги, беременная она.
Гурецкий молчал. На него навалилась страшная тяжесть. Там, в болотах у Малах-Гош, было легче. Даже в подземных галереях базы «Лотос-Х» было легче. Там были враги. Здесь, на Родине, Птица вошел в боевое противостояние со своими. И помочь ему в этой войне Мишка не мог, не имел права. В Ад ведут разные дороги. Каждый выбирает свою.
— Ружье я беру, — сказал Птица из темноты.
— Если там «градовцы», Наталья уже в безопасности, — отозвался Мишка из своего мрака. — И ствол тебе не нужен…
— Если бы быть уверенным наверняка, — негромко произнес Птица.
Они опять замолчали. В полной тишине мимо них проплывали плоты с мертвыми телами, по мутной воде Малах-Гош.
— Ружье я беру, — повторил Птица. — А ты сваливай быстро, район они заблокируют так, что охнуть не успеешь.
— Я жду тебя здесь. Район, возможно, уже оцепили. Спешить некуда.
— Зря. Тебе, Сохатый, нужно отваливать. Они начнут проверять все машины подряд.
— Что дальше, Леха? Я-то чистый, выкручусь как-нибудь.
— Уже нет, Миха… Тебя уже вели. Сопоставят факты: наше знакомство, твое появление здесь. Скорее всего, они даже знают, кто был моим пассажиром. Ты же знаешь, как в ФСБ умеют копать.
— Не пори херню, Пернатый. Я жду здесь. Без тебя не уйду. Все!
— Спасибо.
— Спасибо не булькает. С тебя пол-литра, — сказал Гурецкий грубовато. — Вот патроны. В багажнике фонарь и веревка для твоего проводника. Что еще нужно?
Морпехи вышли из машины. Небо в северной части совсем очистилось, звездная россыпь казалось киношной декорацией. Закурили. Огоньки сигарет скупо высвечивали лица. Помолчали.
— Кого ждешь-то? — спросил Гурецкий. — Девочку? Мальчика?
— Я-то хочу девчонку, — сказал Леха. — А Наташка хочет сына.
— Пацан — это здорово…
— Конечно, хорошо.
— А девчонку вы в следующ…
— Давай фонарь, — резко оборвал Птица. — Ничего херню нести.
Гурецкий виновато замолчал. Он тоже остро ощущал противоестественность этого разговора во время привала по дороге в Ад.
В свете мощного фонаря Птица увидел в багажнике саперную лопатку. Он угрюмо усмехнулся и сказал:
— Шанцевый инструмент подари, братан.
— Бери. — Мишка нисколько не удивился.
— Спасибо, Сохатый брат.
Птица подбросил лопатку на руке, провел большим пальцем по заточенной кромке и остался доволен. При свете фонаря зарядил в подствольный магазин ружья четыре картечных патрона, пятый загнал в
