детишек она видит похожими на себя, и свой дом представляет несколько иным. Словом, в ее жизни все должно соотноситься с ее мечтами и представлениями. И как окоченевшему от холода человеку порой не справиться с ознобом у открытого огня, так и ее взволнованной душе стало непривычно зябко возле чужого счастья, и в который уже раз с особой остротой захотелось своего.
Повезло Любаше. Она смогла построить свое маленькое независимое государство, где все дорожат друг другом. Зоя смотрела на веселую возню малышей, хлопоты подруги, довольное лицо о чем-то рассказывающего с решительными жестами Сергея, и ей вдруг захотелось заплакать.
«Боже мой! Чего это я так расслабилась, вино в голову ударило, что ли? Надо что-то делать», — спохватилась она и тут же предложила:
— А давайте споем.
Все замолчали. И Зоя, чтобы не утонуть в своей тоске, запела: «Гори, гори, моя звезда…» Взрослые стали неуверенно подпевать. Ванюша как завороженный смотрел на ее лицо. А Светланка выбежала во двор и через два куплета влетела в комнату с гитарой. Лак на гитаре почти вытерся, но струны были на месте. Люба взяла рушник и поспешно вытерла ее от пыли.
Песня окончилась. Девочка протянула Зое гитару и замирающим от волнения голоском проговорила:
— Под гитару будет еще красивей.
Зоя в замешательстве взглянула на детей: они ждали чуда. «О, святая наивность! Я же не волшебница, чтобы все уметь».
— Вынуждена разочаровать вас …
И тут руку протянул Владимир.
— … Вот чертов рефлекс, — смущенно пробормотал он, — сама потянулась. Позвольте. Даже не думал, что когда-нибудь еще возьму ее в руки.
Он принял гитару, осмотрел ее, подушечками пальцев легонько постучал по корпусу и удовлетворенно кивнул. Затем неловко втиснул ее между собой и подлокотником коляски — при этом ему пришлось развернуться вправо — и взял несколько аккордов. Гитара была расстроена.
Владимир минуты три крутил колки то в одну сторону, то в другую, натягивая и ослабляя струны, — и вскоре зазвучали чистые, стройные созвучия.
— Готово.
Он взял аккорд и, как бы приглашая нас, негромко запел:
«Светит незнакомая звезда…» Это под Зоин голос. И уже на второй строке она подхватила песню. Потом одну за другой они спели еще десятка два хороших добрых песен. И вдруг Зоя заметила, что поют только они с Некрасовым, а семейство Даниловых, обняв друг друга, слушает их. Потом Владимир исполнил свой романс на стихи Бунина «Только камни, пески…» Хорошо получилось. И вот он запел песню, слов которой Зоя не помнила — «У беды глаза зеленые…» Он пел ее так, будто рассказывал им о своей неудавшейся судьбе, и некоторые слова отдавали такой горечью, такой болью, что подступали слезы. Но вот песня закончилась. Владимир протянул гитару девочке.
— Спасибо. Она хоть и старенькая, но очень удачная.
Несколько мгновений было тихо.
— У нас в доме давно не было такого замечательного вечера, — с подкупающей искренностью сказала Люба.
Гости в свою очередь, поблагодарив хозяев за щедрое застолье и теплый прием, выбрались во двор, а потом и на улицу. Сергей вынес сумку, наполненную продуктами.
— Здесь кое-что бабушке и вам в дорогу.
Солнце, словно оранжевый мяч, пересекший линию горизонта, скатывалось в короткую ночь. Даниловы пошли провожать их. Люба придержала подругу за локоть. Когда они поотстали от мужчин, она, виновато взглянув на нее, спросила:
— Зоя, неужели ты еще не почувствовала, что вы созданы друг для друга?
Та умоляюще взглянула на нее, но она продолжала.
— Скажи честно, если бы вы встретились лет пять назад, ты бы вышла за него?
— Думаю, что да.
— А если бы впоследствии с ним случилось то, что случилось, ты бы бросила его?
— Ты что, Любка, в своем уме?
— А почему же тогда уходишь от него сейчас?
При всей нелепости вопроса Зоя не знала, что и ответить.
— Зойка, милая моя, оставайтесь здесь. Мы будем дружить, как и раньше; поможем огород вам посадить, дом отремонтировать.
— Ладно, Любаша, ¬спасибо тебе за все, и за совет тоже.
Даниловы, распрощавшись с ними, ушли.
— О чем это вы с Сергеем говорили? — спросила Зоя.
— Я попросил его, чтобы он бабушке пару тонн угля привез. И на следующий год тоже, если будет необходимость.
Они замолчали. Ей вспомнились спетые им слова: «И нельзя мне даже облаком плыть по небу над тобой…» «Нельзя», не в этом ли все дело? В этом. Конечно, в этом. Потому и молчит.
— Володя, а почему ты не говорил, что на гитаре умеешь играть?
— Ты тоже ни разу не обмолвилась, что любишь петь… И все же… зря ты взяла меня к Даниловым.
— Почему?
— Это взаимное узнавание только осложняет жизнь. Так недолго и равновесие потерять.
Зоя вздохнула: он прав. Ну, вот и калитка. Добрались.
Владимир, несмотря на вечер, переоделся и забрался в свой сарай что-то доделывать. А Зоя, пока кормила бабушку, делилась с ней впечатлениями о встрече. Потом взяла принесенные продукты и начала укладывать их в холодильник и, как часто случается с нами, стала вспоминать самые интересные моменты этого яркого как праздник вечера.
Вдруг слышит: кто-то возится со щеколдой на калитке. Выходит на порог, и в сгущающихся сумерках с трудом узнает Федора Журавлёва.
— Это что еще за новости? — возмутилась Зоя. — Тебя кто-нибудь приглашал?
Калитка распахнулась, чуть покачиваясь, во двор вошел Федор.
— Не шуми! — «хлопнул» он ладонью по воздуху, как по воде. — Я, может, извиняться пришел.
— Извиняться надо на трезвую голову. Стой, где стоишь! — прикрикнула она.
Он остановился.
— Ты знаешь, Зойка, я дома поскандалил. Хочу у тебя на квартире пожить. Не бойсь, не обижу.
— Я чуда не заказывала. Так что иди к своей сестре и удивляй. И свободного места для ночлега у нас нет.
— А мне много места и не надо. Ты там, в калидоре какую-нибудь пальтушку мне брось и хватит.
Его настырность начинала злить Зою.
— Для особо сообразительных повторяю: на постой мы никого не пускаем. Коридоры у нас не для ночлега. И для чужих людей места у нас нет.
— Ну, так выходи за меня — стану родственником. Одену, как купчиху. Все обзавидуются. За мной горя не будешь знать.
— Притормози, дальнобойщик. Я же тебе, кажется, сказала: ты мне — не пара. Что еще не ясно?
— Зойка, ты сама призналась, что я тебе понравился. Про Винни-Пуха я шутку понял. Ты мне будешь век благодарна…
— Федор, у меня нет попугая, чтобы он специально для тебя повторял одну и ту же фразу. Я смогу быть благодарной тебе, только если ты сейчас же уйдешь. Уходи, ради Бога.
— Зойка, — вдруг хохотнул он, — я слышал, что твой квартирант чуть было не утоп. Чего же ты так плохо за ним следишь?
— Так вот это чьих рук дело! Ох, лучше бы, Федя, тебе этого не говорить.
— Ну, и чего ты мне сделаешь? — осклабился он. — Может, в объятьях задушишь?
