которых, как известно доктору Фанусу, клиенты трех адвокатов.
— Да, дела идут хорошо, не жалуюсь…
— Еще бы! Такое великолепное место! Вот бы мне открыть здесь… свой кабинет…
— Да пожалуйста, открывайте на здоровье.
— Это вы серьезно? Я готов сейчас же подписать контракт!
И доктор Али, не веря своему счастью, подписывает договор на пятнадцать гиней в месяц.
1951 год. Доктор Альфонс сидит в кафе с хаджи Альваном, хозяином дома и, как равный, играет с ним в нарды. Он стал важным господином, и окружающие, обращаясь к нему, называют «ваша милость». В начале каждого месяца доктор получает плату за свои четыре комнаты, не зная других забот, кроме составления расписок в получении денег. Целые дни он проводит в кафе, играя в нарды с таким же бездельником, как и он сам.
— Играй, хаджи, твой ход!
— Что «мой ход»? Ты же загнал меня в тупик!
— Ничего, ходи, ты ведь тоже взял меня мертвой хваткой!
— Помоги Аллах хорошему человеку! Ну-ка, что там получается? Давай-давай! Эх! Жива ли еще моя душа?
— Жива ли твоя душа? Да у тебя не меньше семи душ — тебе и семь смертей нипочем.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Так, болтаю, не обращай внимания, хаджи.
— Что это на тебя нашло сегодня, городишь всякий вздор?
— Болтаю для развлечения, слова ведь денег не стоят.
Так, проводя время в пустой болтовне, доктор Фанус старался уйти от размышлений о своей жизни, преуспеванию в которой он обязан отнюдь не своим способностям, а всего лишь удачному стечению обстоятельств.
Абу-ль-Муаты Абу-н-Нага
Умер ли отец?
Перевод А. Пайковой и К. Юнусова
— Мама, почему ты выключила радио?
— Включи, если хочешь.
— Да, но я включаю, а ты все время выключаешь.
— У меня сегодня что-то голова болит.
— Она у тебя всегда болит? Да, мама?
— Да… то есть нет..
Маленький Рашид умолк, а мать направилась было в спальню, но тут же остановилась: сын внезапно ухватился за подол ее платья и откинулся всем телом назад. Мать обернулась, взяла его за руки.
— Зачем же так, милый? Ведь ты не маленький, ты же настоящий мужчина. Через два месяца тебе будет целых девять лет!..
— А мы будем праздновать мой день рождения?
— Конечно.
— Устроим настоящий праздник? Включим радио, заведем пластинку… ты сделаешь большущий пирог, и мы зажжем свечки!..
— Да, да, да…
— Мама, у тебя все еще болит голова?
— Да.
Рашид ненадолго замолкает. На лице его озабоченность и несвойственное девятилетнему ребенку раздумие: словно он хотел еще о чем-то спросить мать, но не знал, как это сделать.
— Мама, а кто придет на праздник?
Вот оно! Мать чувствует, как сужается круг вопросов. Покорно отвечает сыну:
— Оба твоих дяди и все самые любимые друзья.
— Хочу, чтобы папа пришел.
— Придет обязательно, как только закончит все свои важные дела.
— А когда он закончит важные дела?
Матери пришлось собраться с силами, чтобы казаться спокойной.
— Не знаю. Я тебе говорила уже много раз, что не знаю.
Потом, словно извиняясь, добавила:
— Папа обещал прислать нам письмо и сообщить, когда он приедет.
— Но ведь он же помнит, что через два месяца день моего рождения!..
И так повторялось изо дня в день! С каждым разом матери все труднее было притворяться, и разговор с сыном превращался в пытку. Едва сын засыпал, женщина уходила к себе в комнату и ложилась на кровать — наконец-то она могла передохнуть от лавины вопросов, которые обрушивались на нее в течение дня. Прямо перед ней, освещенная неярким светом лампы, оказывалась большая фотография мужа, сделанная лет десять назад: китель с маленькой звездочкой на погонах, спокойная и доверчивая улыбка. Эта фотография была ей очень дорога. Таким она помнила его в первые дни любви, в дни, когда он назвал ее своей женой…
Несколько месяцев назад, когда снова вспыхнула война, он был переведен в действующую армию. Война кончилась так же внезапно, как и началась. Но напрасно ждала она мужа. Проходили дни, недели, месяцы — он не возвращался. А вместе с ней ждал отца и маленький Рашид. Разве могла она сказать ему то, в чем боялась признаться даже себе самой? И ей пришлось научиться разговаривать на разных языках. Днем, встречаясь с родственниками, друзьями и соседями, она говорила на языке взрослых, откровенном и беспощадном. Правда, никто при ней ни разу и словом не обмолвился о гибели ее мужа, но для всех она давно уже была вдовой героя, выполнившего свой долг до конца. Государство выплачивало ей и ее сыну ежемесячную пенсию как семье погибшего на войне.
А Рашид ни о чем не подозревал. Взрослые, не сговариваясь друг с другом, решили не говорить ему о случившемся — ребенок еще слишком мал, это может вызвать у него нервное потрясение и оставит травму на всю жизнь. Ведь он был так привязан к отцу! «Со временем Рашид понемногу привыкнет, что отца нет рядом, и тогда ты, ничем не рискуя, скажешь ему правду», — советовал брат.
Она решила последовать его совету, хотя сама в глубине души и сознавала, что не только страх за мальчика, но и страх перед ним, страх перед ответственностью за гибель отца, которая каким-то образом, как ей казалось, ложилась и на ее плечи, заставили ее принять такое решение. Конечно, никто не мог поставить ей в вину смерть мужа. Никто… кроме маленького сына. Он ведь судит о мире, взирая на него глазами девятилетнего ребенка. Для него отец и мать — одно целое. Только когда они вместе, ему обеспечены мир, покой и счастье. А если кто-то из них исчезнет из его жизни, ему не с кого будет спросить, кроме как с того второго, кто остался рядом с ним.
Так появилась необходимость овладеть другим языком — трудным и мучительным языком разговора с сыном. Ежедневная пытка прекращалась лишь после того, как мальчик засыпал. И тогда в силу вступал язык безмолвных бесед, которые она вела наедине с собою, думая о пропавшем муже, когда кровь стучала в висках, а ноги леденели в холодной постели… Только он один мог бы сейчас услышать биение ее сердца, понять его безмолвный язык…
Она жила в постоянном ожидании, что как-нибудь утром или, быть может, вечером откроется дверь
