И так далее… В следующем списке было восемнадцать пунктов, некоторые повторялись.
Я раздумывала некоторое время, а потом посмотрела по сторонам — где там бесятся «в своем соку» мои дети? Именно бесятся — глагол «вариться» здесь был неуместен, потому что все они, кроме Наташи, в своем собственном обществе умели только беситься. Это она могла тихо петь для себя самой или играть наизусть, перебирая в воздухе пальцами, свою любимую «Вислу». Или же — устраивать исследовательскую деятельность внутри «атомной бомбы». Она и сейчас стояла там, на холме, и, застыв, запрокинув голову, смотрела на решетки. Коротко подстриженная и кареглазая, крепенькая и коренастая, точно бочоночек, совсем не такая, как Катя, и вовсе не любившая нежностей и шумных восторгов, казалась она мне из них из всех самой загадочной.
Димка, сосредоточенно отмеряя шаги, шел через поле вдоль трещины — как видно, определял ее длину. Наконец он остановился и повернул обратно. Рожь была ему по самые плечи. Ого! Трещина-то оказывалась не такой уж маленькой. Интересно, заходила ли она на территорию леса? Выяснили ли это мои племянники?
…Нет, теперь я почему-то за них не беспокоилась.
У меня возникло неожиданно странное доверие к «красным». Не страшно мне было за племянников, и все! Хоть и играли они там, рядом с «атомной бомбой»… Что-то мне на сей раз подсказывало… И опять теплота и жалость к этим несуразным пришельцам проснулись внутри, как утром…
— Добрый день! — раздался голос у меня за спиной.
Я оглянулась. Сзади стоял Алесь. Нет… это была просто кукла с безумным, ничего не выражающим, остекленелым взглядом. «Сгинь!» — сказала бы в данном случае Марья Петровна. И была бы права. А я даже не знала, как реагировать…
— Хорошо, — сказал в голове у меня тот же голос. — Мы не будем разговаривать с вами через фантомов.
И «здань» исчезла… Вот тут-то я всерьез перепугалась и некоторое время сидела чуть дыша. А потом мне захотелось истерически расхохотаться.
«Надо же! — подумала я, стараясь взять себя в руки. — Ну вот… Будет теперь что досдавать в сессию, основываясь на собственных примерах!»
Я, задним числом, ни на минуту не забывала, что в сентябре мне предстояла психиатрия с общей патопсихологией. И — пожалуйста: уже «голоса», Кандинский… знаменитый симптом Кандинского — как начало галлюцинаций… А там и прочая симптоматика появится…
— Добрый день… — повторил голос с некоторым колебанием, словно не был уверен, стоит ли продолжать дальше… И тогда я почувствовала ИХ физическое присутствие. — Вы испуганы? Вот этого мы от вас не ждали… — голос был один, определенно, но в то же время казалось, что беседуют со мной несколько собеседников.
— Добрый день! — ответила я мысленно и про себя усмехнулась: «Чего там от меня не ждали? Здравой человеческой реакции?»
— Вот именно, — подтвердил голос. — Мы считали, что вы разумны. И думаем, что это все-таки так!
— Наверно, — сказала я. — Я же вам все-таки отвечаю. Не стоит меня убеждать в очевидном.
— Отнюдь, — заметили собеседники. — Сомнение — свойство всякого разумного существа. А вот неспособность к гибкости мышления — бездумный прием факта без какой бы то ни было критики или отказ от восприятия нового и непредвиденного — характерны как раз для существ неразумных.
И тут мне захотелось задать им вопрос. Я ведь уже достаточно думала обо всех этих странных событиях, обо всем, что сидело сейчас в моей голове…
— Скажите… вы не гуманоидная цивилизация?
— Совершенно верно, — ответили собеседники. — Мы цивилизация не только не гуманоидная, но и форма жизни на данном этапе — не материальная… в вашем смысле. Мы — цивилизация полиморфная, мы способны принять, по усмотрению, любую разумную форму. Форму всякого разумного существа — и неразумного тоже. Живого и неживого. Те обличья, которые мы принимаем, нужны лишь для некоторых видов деятельности. Как правило, для контактов с материальными формами жизни.
— Как прикажете вас понимать?
— Смотря что вкладывать в понятие «жизнь». На вашей планете это форма существования белковых тел. Но мы рассматриваем жизнь в более широком смысле — как почву для появления разума. И жизнью вообще считаем не субстрат и не способ существования субстрата, а собственно разум или, по крайней мере, антиэнтропийное начало, активно и целенаправленно действующее где-либо во Вселенной. Ибо жизнь всегда разумна. Иначе она — не жизнь.
— Непонятно. Неясно насчет нематериальных форм.
— Не будем пока говорить об этом. Всему свое время. Хотя и предвидели вы нечто подобное, судя по вашей реакции… Не так ли?
— И все-таки, — улыбнулась я про себя. — Тогда — тем более!..
— Ну, что же. Раз уж вы имели подобные догадки, мы объясним. Именно вам. Но в целом, такие знания были бы преждевременны, прими вы их на данной стадии развития вашей науки. Это следует постигать на высшем витке… Хотя, на наш взгляд, вы неординарны. В сравнении с большинством цивилизаций вашего типа — слишком рано сумели избавиться от материально продуктивной деятельности и слишком быстро перешагнули с обеспечивающего уровня на творческий в пределах всего вида. Такое случается редко… Впрочем… наши вопросы мы зададим позже.
Я слушала, в изумлении развесив уши, а они продолжали:
— Итак, мы действительно не только не гуманоидная цивилизация, но форма жизни — не материальная. Нам трудно подобрать адекватное слово, но надеемся на ваше понимание. Наш вид слишком давно шагнул за рамки биологической эволюции. Мы окончательно минули этот этап, мы достигли свободы. Хотя далекие наши предки тоже представляли собой когда-то белковую форму жизни. Жизнь неистребима. Она приспосабливается к неизбежным катастрофам. И единственное, что здесь необходимо, это время. Если у жизни его достаточно, она принимает такие формы, которые пригодны для сохранения в меняющейся среде, и существует в любых условиях. Если даже исчезнет материя — в привычном понимании, — жизнь сможет продолжаться в форме самосовершенствующейся и саморазвивающейся информации, так сказать, информации в чистом виде! Мы — тому пример, и наша цивилизация — одна из таких, достигших высочайшего уровня энергетических форм жизни. Мы готовы уже не только к запредельному расширению Вселенной, если такое возможно, но и к окончательному сжатию Вселенной в точку, то есть — не только к вырождению бытия, к концу цикла, когда вся энергия Вселенной становится потенциальной, но и к началу следующего, когда вновь из ее концентрата образуется вещество. Сверхплотное вещество…
— Стоп! — сказала я. — Подождите, дайте-ка разобраться… Значит, мы — жизнь, закодированная в материи, вы — жизнь, закодированная в энергии?
— Так, — подтвердили собеседники.
— Спасибо! Это я и без вас могла бы предположить. А вот что такое жизнь?! Сказали бы тут что- нибудь новенькое.
— Не получится. В вашем языке нет адекватных терминов.
