Джоконда очень известна на Земле. Ее знал почти каждый. Почти каждый… Поразительно! А я… Словно подглядела кусочек собственной жизни и саму себя со стороны. Может, отсюда — это знание? У каждого — свое…
Много веков смотрела она с картины. Загадочно улыбаясь, всматривалась в земную жизнь… А сейчас, наконец, заглянула в таинственное, в другой мир.
И он тоже глядел на портрет и одновременно — по-своему — на всех нас. Всматривался сейчас каждым своим камнем, каждым листом и веткою в тишине… и по той, что была на картине, быть может, судил о нас…
Даже солнце засветило ярче, когда луч его, пробившийся из-за тучи, упал на темное полотно. Листья на дубе подхватил ветер, и облака, словно сорвавшись с места, весело понеслись по небу. Или все мне только показалось?
В тот миг случилось и нечто новое. Этот зашумевший листьями ветерок, налетевший столь неожиданно, когда мы в молчании рассматривали картину, поднял в нашем маленьком озерце рябь — мелкие, неизвестно откуда взявшиеся волны, которые с тех пор не затихали ни на минуту. Так впервые мы обнаружили плавные ритмические движения, появившиеся в водах «машины».
В нашей жизни произошли перемены, кое в чем значительные и даже кое в чем обнадеживающие.
Как-то сразу вдруг пришла зима. Настоящая, суровая зима, видно, характерная для этого мира. Но нам она была уже не страшна. Мы все теперь передвигались по глубокому снегу в высоких валенках- близнецах одного размера. Вольф никак не мог научить «машину» делать поменьше. И на всех были теперь оранжевые пуховки с удобными капюшонами и глухой застежкой. Мы жили, как в медленной зимней сказке, спустившейся в наш маленький мир. Впитывали в себя красоту заснеженных сосен, сыпучих сугробов и белого морозного покоя, лежавшего вокруг до самой синевы неба.
Жизнь наша преобразилась и в другом смысле. Роли сменились. Теперь Вольф днями пропадал у дуба, придумывая всевозможные новшества, а Карин перебрался в дом и превратил его в свою мастерскую. От «машины» он требовал только холсты и краски.
В доме нашем стало относительно тепло и сухо. Первым делом Вольф вставил в окна рамы с настоящими стеклами, а потом занялся изобретением всяческих мелочей. Однажды с помощью Карина, надрываясь от тяжести, втащил в дом высокий темный предмет в форме правильного эллипсоида. Очень похожий на огромный обработанный булыжник или морскую гальку. Я смотрела с неодобрением. Уж слишком тяжел был этот валун.
— Изобретение века… — с натугой прохрипел Вольф, затаскивая валун в угол, где должна быть печка. Я совсем ничего не понимала.
— «Пылесос» для энергии!.. Приемник-преобразователь… Излучатель инфракрасных частот… — обрушивал на нас Вольф и, наконец, заявил, сияя, что эта штука, между прочим, разрешила бы на его родине все проблемы энергетического кризиса.
Мы слушали с удивлением. Как раз прибежал Жэки. Он всегда чувствовал, когда что-то случается! Влетев с мороза, еще тяжело дыша, Жэки снял свои меховые рукавицы и дыханием принялся согревать озябшие руки. Однако, увидев нас и что-то новое в углу, тотчас двинулся к камню. А дальше все отпечаталось в моей памяти, словно заснятое на пленку. Сначала Жэки застыл в удивлении. Потом засунул свои рукавицы в карманы, протянул ладони к камню и каким-то очень знакомым жестом подержал их так некоторое время, затем отнял, растер с удовольствием и теперь уже весь прижался к камню, слава богу, эта штука была в рост самого Жэки!.. Медленно повернул голову к нам и, глядя через плечо, сказал:
— Ну вот. Теперь у нас есть и печка.
Это в самом деле была печка. Да еще какая! Странный предмет уже вскоре буквально пылал, и в доме стало жарко, как в бане. Но нам запомнился именно тот, первый момент, когда Жэки бережно впитывал тепло, будто греясь у печки, которую только что затопили. Когда первое удивление прошло, он спросил:
— Вольф! Я уже минуту думаю, как эта штука может работать… И мне никак не придет в голову, откуда там берется теплота? Изнутри? Там есть какое-нибудь устройство?
— Скорей всего, нет! — задумчиво ответил Вольф. — Я и сам не знаю… Если «машина» реализовала мою идею, то энергия приходит извне, отовсюду. Когда-то, еще там, на Земле… мне не давала покоя мысль, что энергии вокруг рассеяно тьма-тьмущая. Во всех видах — тепло, свет, космические излучения… И если бы собрать ее всю, как линзой мы собираем солнечные лучи, то из этого может получиться толк. Понимаешь? Надо только придумать такую линзу…
Жэки кивнул.
— Собрать, сконцентрировать все низкие уровни энергии, существующие в природе. Заставить энтропию уменьшаться, пустить в обратном направлении весь процесс. Тогда… была только идея. Теперь «машина» сделала эту универсальную линзу. Линзу-концентратор, которая нагревается, впитывая энергию из пространства.
— Рассеянную энергию пространства, — повторила я, — превращая в тепло… И ты не знаешь, как работает эта штука? В самом деле?
— В подробностях — нет. Но это не имеет значения. Умение всегда шло впереди знания. Мы умеем, и это главное. Наверняка, здесь реализована моя идея. Я направленно об этом думал, когда появилась глыба. И тогда я добавил теоретически три условия: она не должна нагреваться до бесконечности, должна подчиняться мысленному контролю и непременно — излучать энергию только в пределах теплового спектра. Увидев, что эта штука теплеет, я тотчас же позвал Карина. Роскошь все-таки — нагревать улицу.
Вдруг Жэки расхохотался. Он всегда смеялся не к месту. Если кто-то рассказывал анекдот, хохот Жэки раздавался после первых же фраз, когда еще невозможно было сказать, в чем тут юмор.
Я смотрела на его хохочущее лицо, и делалось как-то не по себе. Грустная у Жэки была мимика.
— Ты опасный человек, — сказал он Вольфу, — и ты ошибаешься. Ты не уменьшаешь, не задерживаешь энтропию — ты ее ускоряешь! Пойманная линзой энергия превращается в тепло сразу! Ты приближаешь конец света! Ты опасный человек! Тебя нельзя выпускать обратно.
— Ну, насчет опасности — не знаю. Я ведь думал обо всем этом, — сказал Вольф. — Нет никакой пока теории — вот это верно. Хотя, по-моему, совсем не обязательно сразу превращать энергию в теплоту. Это — в идеале. Просто здесь у нас нет иного выхода. Как-нибудь разберемся. Умеем — значит, поймем.
Я тоже верила, что мы поймем… Вещество печки очень напомнило мне гранит. Обычный валун у дороги — кристаллический, зернистый, шероховатый… Одна оригинальная деталь, тонкость — изменение в строении кристалликов — и это уже не минерал, а линза, все грани которой тысячи раз отражают и преломляют, фокусируя рассеянную повсюду энергию.
А может быть, наша печка — немыслимо сложная вещь, воплощенная «машиной» в форме знакомого и простого! Ловушка для неизвестных пока, пронзающих Вселенную волн энергии. Лазейка в недоступные закрома неистощимых богатств, благодаря которым существует мир.
Нам перепало из этих закромов. Приходилось даже держаться от печки подальше, чтобы ненароком не обжечься. Я боялась ее и как-то даже сказала Вольфу, что мне, конечно, нравится это изобретение века, но, поскольку энергетический кризис нам теперь уже не грозит, меня больше устроил бы обычный огонь в обычной печке.
На следующий день Вольф с рвением принялся строить камин. На снегу под дубом вырастала красная горка отличнейших кирпичей. Вольф месил в кадках какие-то растворы, мешал и пробовал при укладке все новые смеси, и наконец камин был готов.
А потом в голову Вольфа пришел простой и гениальный способ строительства в таких условиях. «Машине» ведь было все равно, что создавать по проекту наших мысленных образов — тысячу отдельных
