стороны баррикады. Следовательно, суммировать их неправомерно. Логика скорее требует, чтобы из прежней численности бундесвера (495 тысяч человек) была вычтена численность прежней армии ГДР (173 тысячи человек). Стало быть, у бундесвера должно было бы остаться не более 322 тысяч, а не 370 тысяч человек.
Таким образом, представляется несомненным, что в критически важный момент Горбачев и Шеварднадзе оказались без тщательно взвешенной, достаточно гибкой и вместе с тем твердой последовательной позиции в германских делах. А это не только повлекло за собой многие практические негативные последствия, связанные, в частности, с необходимостью в сжатые сроки вывести советские войска из Германии, но и действительно нарушило баланс в стратегически важном звене мировой политики.
Сами по себе внутренние перемены в ГДР и в других странах Восточной Европы, начавшиеся вслед за перестройкой в Советском Союзе, пошли более быстрыми темпами, чем в СССР, по пути реставрации капитализма.
Конечно, многое объясняла не такая уж долгая история возникновения и становления в этих странах социалистического строя. То, что страны Восточной Европы были освобождены от немецкой оккупации войсками Советского государства, выдержавшего испытание на прочность во Второй мировой войне, несомненно, объективно привело к укреплению и расширению просоциалистических сил и настроений в этих странах. Но, оглядываясь назад на послевоенное развитие восточноевропейских стран, приходилось делать вывод, что для большинства их населения социалистический выбор в свое время стал в лучшем случае «осознанной необходимостью» в сложившихся тогда исторических обстоятельствах. Он не был велением ума и сердца.
В то же время, анализируя ход событий в Советском Союзе и в странах Восточной Европы начиная с 1985 года, нельзя не заключить, что не меньшее, а быть может, еще большее значение для не лучших с нашей точки зрения перемен в Восточной Европе имело то, как развертывалась перестройка в Советском Союзе.
Одно дело, если бы народы Восточной Европы видели, что советские коммунисты, провозгласив перестройку, планомерно идут по пути действительного обновления социализма и что у них это, хотя и не без сложностей, получается и в политической, и в экономической областях. Что все плохое, с чем ассоциировалась советская модель социализма, постепенно уходит, а тем временем становятся ощутимыми, пусть для начала небольшие, сдвиги к лучшему в повседневной жизни советских людей как в духовной, так и в материальной сферах. Наверное в этом случае, и только в этом, были бы какие-то шансы на то, что народы Восточной Европы предпочли бы пойти по такому же пути, не отвергая, а сохраняя то положительное, что все же было в их послевоенной жизни.
И совсем другое дело, когда люди в соседних странах увидели, что среди самих советских коммунистов начались разброд и шатания. Одни говорили о перестройке в рамках социалистического выбора, но сами не могли даже на словах объяснить, что это такое, и тем более не знали, как сделать это на практике. Другие же фактически стали отрекаться от своего прежнего мировоззрения и все более открыто переходили на позиции реставрации капиталистического строя. И главное — жизнь советских людей тем временем становилась все хуже и хуже практически во всех отношениях, кроме одного — возможности говорить и писать все, что придет в голову.
Не приходилось удивляться тому, что, имея перед глазами такую перестройку в Советском Союзе, среди восточноевропейцев возобладали настроения в пользу того, чтобы не экспериментировать дальше, а повернуть назад — к тому образу жизни, который еще не выветрился из их памяти, да и все время оставался у них под боком, особенно у жителей Восточной Германии. Стало быть, если говорить о произошедших переменах в политической и социально-экономической системах стран Восточной Европы, то — нравится это кому-то или нет — предотвратить их Советский Союз не только не имел ни формального, ни морального права, но и объективно не мог при том положении, в котором он сам оказался в результате своей собственной перестройки.
Еще одной важной областью мировой политики, где линия Горбачева — Шеварднадзе привела к далеко идущим негативным последствиям для нашего государства, явились вопросы, касающиеся «третьего мира». Лично я всегда считал, что Советский Союз во многих случаях зря втягивался в соперничество с США в странах «третьего мира», а подчас и во внутриполитическую борьбу в этих странах. Но Горбачев и Шеварднадзе кинулись в другую крайность, дав Соединенным Штатам карт-бланш для действий в «третьем мире» в качестве мирового жандарма, да еще превратили СССР в их помощника, если говорить, например, о событиях в районе Персидского залива.
В связи с событиями там еще в 1988 году, а затем в конце 1990 — начале 1991 года стоит снова вернуться к вопросу о профессионализме в политике. В своем докладе на научно-практической конференции в МИД СССР 25 июля 1988 года Шеварднадзе, говоря о продолжавшейся тогда ирако-иранской войне и о появлении в этой связи в Персидском заливе военно-морской армады США, сказал: «Выстраивались возможные варианты развития событий, но ни один из них не прогнозировал массированного американского присутствия в Персидском заливе. Просчет? Несомненно».
Просчет действительно был, но состоял он вовсе не в том, что никто не прогнозировал тогда, в 1988 году, массированного военно-морского присутствия США в Персидском заливе. Это не так. Просчет, причем серьезный, состоял в том, что наши собственные неразумные действия если не явились причиной, то во всяком случае существенно содействовали тогда такому развитию событий.
Последовательность событий была такова. В связи с тем что Иран препятствовал транспортировке нефти из Кувейта, правительство последнего обратилось вначале к правительству США с просьбой обеспечить ее транспортировку под охраной американских военных кораблей. Прозондировав позиции руководителей конгресса, Белый дом уклонился от такого рискованного шага. После этого кувейтцы обратились с аналогичным предложением к Советскому правительству.
С коммерческой точки зрения, предложение было весьма заманчивым, за что и ухватились наши хозяйственники. Вот здесь-то и должно было бы сказать свое веское слово внешнеполитическое ведомство. Профессионалам было абсолютно ясно, что США не потерпят нашего одностороннего военно-морского присутствия в Персидском заливе и пересмотрят свое прежнее решение. Во всяком случае я высказывал такие предостережения, и они доводились до сведения Шеварднадзе через его заместителя, но были им проигнорированы. А дальше произошло то, что не могло не произойти.
Но впереди были еще более серьезные просчеты, на этот раз в связи с агрессией Ирака против Кувейта в августе 1990 года. Первый из них состоял в том, что, когда до вторжения иракских войск в Кувейт оставались лишь часы, о вероятности чего советского министра предупредил государственный секретарь США Бейкер при встрече с ним 2 августа в Иркутске, Шеварднадзе, по его собственному признанию, «почти исключил дальнейшие осложнения». Он, по его словам, не ожидал, что иракцы пойдут на открытую агрессию в отношении беззащитной миролюбивой страны.
Между тем в сложившейся к началу августа ситуации ни один из серьезных арабистов, которых в МИДе было немало, не стал бы исключать или «почти исключать» возможность агрессии Ирака против Кувейта. Стало быть, либо их знания и опыт вообще не были востребованы, либо их мнения были проигнорированы.
Когда агрессия стала свершившимся фактом, у меня не было сомнений в правильности того, что Советский Союз проголосовал за резолюцию Совета Безопасности 660 от 2 августа 1990 года, осуждавшую Ирак за вторжение в Кувейт и потребовавшую незамедлительного и безусловного вывода его войск из этой страны. Правильным, на мой взгляд, было и то, что СССР словом и делом поддержал последующие решения Совета Безопасности о применении экономических и иных невоенных санкций в отношении Ирака ввиду невыполнения им резолюции 660.
Сомнения в правильности нашей линии не могли не появиться тогда, когда возник вопрос о возможности применения против Ирака военной силы. Сразу же после захвата Ираком Кувейта США по просьбе правительства Саудовской Аравии, которой грозила та же участь, направили в эту страну свои войска и стали подтягивать в Персидский залив военно-морской флот. Однако при этом администрация Буша публично заверяла, что целью пребывания там американских вооруженных сил являлось обеспечение экономической блокады Ирака и недопущение с его стороны новых агрессивных акций, а не прямое
