2
К Хлыновой пошли с утра. Направились прямо в комбинат бытового обслуживания.
— А она на работу не вышла. Ангелина Павловна сама за ней побежала. Ух, и сердитая! Помещение-то не убрано. Сколько раз мы Хлынову прогнать собирались, да все жалели — детей она учила, как-никак, а накормить-одеть надо было. А теперь прогоним. Нельзя терпеть больше… — говорила им уже вдогонку женщина — работница комбината.
Свернули к берегу Волги. От переулка пошли влево, к одиноко стоявшему в стороне длинному старому кирпичному дому. К нему вела плотно выбитая тропинка. По сторонам росли молодые липы и клены, стояли два столика и скамейки рядом — наверное, вечерами на этих столах забивают козла. Вокруг них трава была вытоптана. Виднелись и хозяйственные пристройки — сарайчики, дровяники. Вообще чувствовался своеобразный уют, некая выделенность из привычного уличного порядка. А с противоположной стороны над домом поднимались кроны двух высоких лил.
— А вон и Хлынова… — негромко сказал Потехин.
Вблизи дома, у крыльца, стояли две женщины. Одна, присадистая, широкая, держалась странно; в ее позе ощущалась и неподвижность, и вместе неустойчивость. Она стояла к ним спиной, задрав голову и свесив тяжелые белые руки, распиравшие короткие рукава ситцевого летнего платья. Вторая, нарядно одетая, высокая, стояла боком к ним и сердито выговаривала присадистой:
— Что же это такое, Хлынова? А?.. Я тебя спрашиваю! Да ты опять пьяная! От тебя водкой разит. Ты с утра напилась!
Потехин хотел подойти, Рябиков остановил его:
— Пусть договорят.
— …На что это похоже, я тебя спрашиваю! Ты будешь работать? Ведь уволю! Уволю!.. — понимаешь?..
Присадистая, помедлив, длинно и мерзко выругалась безразличным голосом. Директриса — видимо, это была она — замерла от неожиданности, потом взвизгнула и толкнула Хлынову в плечо. Та, точно сноп, мгновенно и тяжело повалилась на бок и стала сучить ногами. Директриса испуганно ойкнула и отпрыгнула в сторону. Потехин бросился поднимать Хлынову, сердито заметив:
— Это не метод убеждения, Ангелина Павловна!
А Рябиков сказал:
— Сегодня ни вам, ни нам с ней не поговорить. Беседы не получится. Так что не лучше ли вам идти на работу?
Директриса растерянно посмотрела на него и молча ушла скорым шагом. А они с Потехиным повели Хлынову в дом.
Вошли в длинный коридор. Здесь было полутемно и пахло керосином. От углового окна ударил сильный свет, и Рябиков, увидев прямо перед собой заплывшее лицо Хлыновой, невольно спросил:
— Какого она года?
— Ей сорок четыре.
Рябиков невольно вздрогнул. Он думал, что это старуха, а она его ровесница. Какой-то ужас пронзил его. До чего может довести себя человек! У всех одна жизнь, но как не одинаково люди распоряжаются ею.
Потехин толкнул дверь справа по коридору. Сразу в уши ударил пьяный гам. За столом сидела компания молодых ребят, перед ними — батарея бутылок. Лица были совсем молодые, но болезненная одутловатость утяжеляла их, И глаза смотрели с мрачным и больным вызовом.
— Есть тут дети Хлыновой? — резко спросил Рябиков.
Один парень вскочил, другой поднялся с нарочитой медлительностью и усмешкой. Рябиков внимательнее всмотрелся в них и во всю компанию — и узнал ребят, с которыми столкнулся на оковецком базаре в первое же свое утро. — …Куда ее уложить? Помогите!
Парень с длинными волосами, похожий на Махно, подхватил мать и потащил в соседнюю крохотную комнату. Положил ее на кровать.
— Вы что же, часто так время проводите? — спросил Рябиков.
— А когда есть гро?ши — каждый день, — откликнулся вызывающе один из компании.
— И нигде не работаете?
— Почему? Работаем! Вон Валерка, — кивок в сторону длинноволосого, — на стеклозаводе, а Костя, — кивок в сторону Хлынова-младшего, — киномехаником в клубе. А мы — кто где!
Рябиков промолчал, а Потехин вдруг сказал горячо, задыхаясь, вскипели в нем слова:
— Да разве можно так! — он потряс головой с болью и отвращением. — Вы подойдите к зеркалу да посмотрите на себя. Неужели и после этого пить будете?! Опухли глаза, морды зеленые, зубы, как у волков, скалятся — так и кажется, что броситесь сейчас кусаться… Черт вас возьми, вы хоть немножко думаете о себе? О своей будущей жизни?.. Кому вы будете нужны… Да за вас ни одна девушка замуж не пойдет!
С минуту застолица растерянно молчала, а потом сразу двое сказали в голос:
— А вы кто такие?
— …На наш век баб и девок хватит!
Рябиков видел, что сейчас говорить с ними бесполезно.
— Пошли, — кивнул Потехину.
Они вышли — и услыхали за собой шаги. Их догоняли двое — сыновья Хлыновой.
— Мне в кинотеатр надо… — угрюмо сказал младший — черноволосый, скуластый, в желтой рубахе с засученными рукавами, расстегнутой до пупа.
— И я пойду, — проговорил старший.
— А как же те? — Потехин показал на дверь.
— Пусть сидят, — пожал плечами Хлынов-младший. Он напряг шею, резко, пронзительно свистнул — и бегом направился к улице.
Старший переминался с ноги на ногу.
— Может, посидим, потолкуем? — предложил Рябиков.
Парень кивнул. Сели за столик, врытый в землю.
— Тебя Валерий звать? Валерий, как же получается… ты постарше. И мать бы удерживал, и брата — а ты сам.
Парень поник головой. Помолчал.
— Почти с детства мы так, — наконец сказал он. — Батька пил. Мать. Они ведь сидели оба. Батька и сейчас там.
Рябиков и Потехин переглянулись.
— У него что же… срок большой? — спросил Рябиков.
— Да один срок он уже отсидел. Ничего. И пил мало. А потом поехал в Калинин… и там попал.
— Натворил что?
— Ехал в трамвае с папироской в зубах. Ну, кондукторша прицепилась. А он у нас заводной. Она кричит — а он курит. Потом и сам заорал, да еще хуже — взял да окурок ей в сумку с деньгами… Моча в голову ударила. А тут милиция, сняли его — три года получил… Мать еще сильней запила.
Глаза у парня были осмысленно трезвые.
— А ты что, не пил с ними сегодня? — неожиданно для себя спросил Рябиков.
— Не хотелось что-то, — парень покраснел.
Он проводил их до калитки и расстался не сразу, как будто порываясь сказать что-то еще или просто немного пройти рядом.
Когда отошли от забора подальше, Рябиков сказал:
— А парень-то, кажется, хороший, — и рассказал о случае на базаре.
— Нужно бы с ним еще поговорить, — Потехин оглянулся, быстро прихватил двумя пальцами свою бородку.
