Николая Яковлевича, 1931 года рождения, уроженца Москвы. Другой на имя Перуанской Галины Викторовны, 1959 года рождения, уроженки Новосибирска. Прописан паспорт в Йошкар-Ола. На паспорте на имя Федина фотография Гаранина-Серегина. На паспорте на имя Перуанской — фотография Сутеевой-Вишневецкой. В паспортах лежало по билету на самолет, вылетающий завтра, в понедельник, 23 августа в 21.17 в Батуми.
— С каждым паспортом все моложе! — констатировал Влад, разглядывая паспорт Перуанской. — И фамилии какие звучные выбирает: Чарская, Вишневецкая, Перуанская!..
В других костюмах Серегина (а их было у него восемь, висящих в шкафу на плечиках в образцовом порядке) обнаружили еще шесть паспортных книжек, где имена и все данные владельцев были аккуратно выведены какими-то химикатами, и книжки готовы были для нового заполнения. Химикаты — байки с порошками и пузырьки с жидкостями — нашли в глубине платяного шкафа. В карманах костюмов нашли также несколько ножей.
Из сумочки Жанны, оставленной при поспешном бегстве на кухне, вывалили на стол косметичку, паспорт на имя Вишневецкой, носовой платок, три новенькие десятки и несколько бумажек трехрублевого и рублевого достоинства. Из-под подкладки сумки Влад и Орлов извлекли замшевый мешочек, наполненный снотворными таблетками и крохотный бумажный пакетик, пахнущий горьким миндалем. Впоследствии установят, что в 1971 году, когда Сутеева завязала один из первых своих романов с директором крупнейшей в Ленинграде аптекарской базы, она выкрала у него из сейфа два грамма цианистого калия и берегла этот пакетик долгих одиннадцать лет. Берегла для своего звездного часа. Завтра она растворила бы пару крохотных кристалликов в стакане коньяка, дала бы этот стакан выпить в лесу Доле, а когда он перестанет дышать, забрала бы его часть добычи — восемьдесят тысяч рублей и поехала бы к Серегину. Там она усыпила бы снотворным Чеботаря, забрала бы у него тысяч десять-пятнадцать, сколько нашла бы. А вечером улетела бы в Батуми но заранее купленному билету. Правда, пришлось бы делиться с Серегиным, но через пару дней обобрала бы и его…
Закончив обыск в доме Серегина, Влад и Орлов решили, что арестовать Икса — Евгения Долю — они смогут и вдвоем. Оставили двоих оперативников оформлять результаты обыска, а сами сели в одну из «канареек» и поехали на улицу Лазо.
Подъехали туда к двадцати часам. По пути заскочили в управление, и Влад взял свой пистолет.
Свет в окне второго этажа не горел. Вошли в подъезд, поднялись по лестнице и позвонили у двери квартиры номер девять. Никто не отозвался. Позвонили еще, постучали. Орлов перочинным ножом открыл замок. Держа оружие наготове, вошли в квартиру. Все три комнаты были пусты. На кухне лежал на столе кусок сервелата, который начали нарезать, но бросили.
— Ушел, — сказал Орлов. — Значит, у девки был связной, предупредил. Уходил поспешно и неожиданно для себя — вон чайник еще горячий. Минут пятнадцать как ушел…
— Да… — огорченно протянул Мирон. — Кому-то из двоих — Кафтанату или Доридзе — надо было остаться, понаблюдать за квартирой… Да что теперь об этом говорить!..
В прихожей на тумбочке стоял телефон. Орлов позвонил в управление и попросил прислать группу для производства обыска.
— Я подожду здесь, — сказал Орлов, — а ты поезжай домой отлежись после удара… Не огорчайся — найдем твоего Икса!
— Он завтра должен подойти на вокзал в камеру хранения, — проговорил Мирон, словно размышляя вслух.
— А ты откуда знаешь?
— Так ведь третьи сутки кончаются. Срок хранения. Они втроем должны там собраться. А теперь он один подойдет…
— Точно!.. Ну дуй, давай, домой. Завтра на работе увидимся.
Влад вышел во двор, сказал водителю «канарейки», чтобы подождал Орлова, и не спеша пошел домой. Через несколько шагов вспомнил, что обещал Павлу быть вечером у него, и свернул к его дому…
Павел и Вера, его жена, встретили Мирона, как всегда, с неподдельной радостью.
— Молодец, что заглянул! — говорил Павел, тиская Влада в объятиях. — Вера плацинд напекла с капустой, фасоль в стручках поджарила! И от души поздравляю тебя с тридцатитрехлетием!
— И я поздравляю! — вышла из кухни Вера, румяная от жара плиты. Встала на цыпочки, поцеловала Мирона, широко расставив руки, чтобы не испачкать гостя мукой. — Минут через пятнадцать за стол сядем! — И убежала опять на кухню.
— Пошли пока в мой кабинет! — Павел провел Мирона в большую комнату, где стоял накрытый стол, а у окна был отделен книжным стеллажом маленький столик с пишущей машинкой на нем. — А я тебе подарок приготовил! — Взял со столика небольшую книжку со своим портретом на обложке. По титульному листу шла наискосок размашистая надпись: «Другу от автора! Железно!» и стояла сегодняшняя дата.
— Спасибо! — растроганно проговорил Мирон. Он был без пиджака и не знал, куда сунуть подарок. — И тебя поздравляю с книжкой.
— Оставь пока на столе. Только не забудь забрать потом!.. Как у Серегина побывал? Рассказывай!
— Ты сегодня свою газету видел? — вместо ответа спросил Мирон.
— Вечернюю почту еще из ящика не вынимал. Там что-нибудь интересное?
— Интересное.
— Тогда подожди — спущусь за почтой.
И побежал. Мирон мысленно отругал себя за то, что затеял этот разговор — зачем расстраивать друга? Решил молчать.
Вбежал Павел, разворачивая газету:
— Где? На третьей?.. О! Мой снимок полугодовой давности! Узнали в секретариате, что день рождения у тебя, и дали. Четвертую звездочку на погоне ретушер от руки сделал!.. — Мирон! — побледнел Павел. — Неужели они увидели газету?!
— Нет, нет! Все в порядке! — успокоил его Влад. — Мы уже взяли Серегина и ту даму с остановки… Верушка! — окликнул он хозяйку, услышав, что она возится у стола.
— Да? — откликнулась Вера.
— Ты не знаешь, от какого имени производное — Жека?
— Я знаю, — ответил Павел вместо жены. — Со мной в одном классе учился Жека Головин. От Жени. От Евгения.
— От Евгения! Как же я раньше не сообразил?! Конечно, он! Ребята, извините! Прости, Верушка!.. Я должен бежать..
— Куда? — загородила ему Вера дорогу в прихожую. — Не смей уходить! Все уже готово!..
— Потом объясню… Очень нужно!… Простите!..
И, выскочив на лестницу, устремился вниз.
Вера и Павел растерянно смотрели друг на друга.
Мирон почти бежал к дому Майи. Мысли лихорадочно бились в голове, слегка гудевшей после удара бутылкой. «Ну и бестолочь же я! Неожиданная перемена в поведении, отъезд на одесском поезде, лицо в окне! Майя услышала от наших, что едем брать Долю и ринулась его спасать!.. На какие поступки толкает любовь!..»
В его представлении Майя была настолько далека от события в институте, что он и не пытался сопоставить очевидные факты.
«Снова влипла в уголовную историю! — с досадой думал Мирон, переходя улицу. — Опять как соучастница, укрывательница вора!»
За квартал от дома, где жила Майя, он замедлил шаг, стал выравнивать дыхание. И тут увидел ее. Она переходила улицу от «Гастронома» напротив, медленной усталой походкой, с трудом таща тяжелую хозяйственную сумку, смотрела себе под ноги.
Влад обогнул ее, зашел сзади, догнал, взял сумку из ее рук:
— Майя! Погоди!..
Она остановилась, подняла на Влада глаза, в которых застыло отчаяние. Ее вроде и не удивило
