— Могу мигом раскинуть скатерть-самобранку. Я же — старшина.
— Да? Ну, давай раскидывай…
Игнатьев достал из полевой сумки несколько свертков. Развернул, и перед майором, словно из чудесной сказки, появились ломтики копченой колбасы, розового со шкуркой сала, банка тушёнки, хлеб.
— Пожалуйста, товарищ майор.
— Да. Молодцом! Даже без собственной каптерки у него полный гастроном.
— Солидарность всех старшин, — сказал Игнатьев, глубоко благодаря в душе подполковника Тарасова. Это он распорядился снабдить старшего лейтенанта Вознесенского, ныне старшину Игнатьева, соответствующим набором продуктов.
Подошел дежурный КПП, хмыкнул:
— Гм… К такому закусону хорошо бы по парочке стаканчиков доброго молдавского вина. Всухомятку не тот вкус. Вообще, сухая ложка рот дерет. И потом… такой аппетитный шпиг, колбасу не на пыльной траве надо есть. А за столом, во благолепии, как говаривал один чеховский герой…
— Прекрасно сказано, но… Побежим за вином, а тут как раз и оказия вывернется.
— Видите вон тот дом? Расписанный синей краской? Топайте туда. А я, если подвернется машина, задержу. Много ли надо времени, чтоб пропустить стаканчик вина? Там лучку свежего подадут вам на тарелочке, и огурчик найдется, и пучок редиски. Хорошие старики.
— Что ж, спасибо. Мы, пожалуй, воспользуемся вашим советом. Сворачивай, старшина, скатерть- самобранку и айда. В конце концов, обед есть обед. Вот и машины не идут, шофера тоже, видимо, обедают.
— Конечно. Воздадим должное трапезе.
Старшина быстро собрал все с газетного листа в свою полевую сумку.
Встретил гостей седой старик. Смуглое лицо, темные глаза. Смотрели они вроде и не пристально, но нетрудно было догадаться, что деду этому одного взгляда достаточно, чтобы все понять и оценить.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Нам бы поесть!.. У нас свое имеется. Нельзя ли разжиться бутылкой вина?
— Можно, заходите, — сказал старик, широким жестом распахнув дверь. — Пофтим!
Игнатьев в Молдавии впервые, он только по учебнику географии, как говорится, знал, что существует самая молодая в стране Молдавская республика, в доме же молдаванина ему бывать не приходилось. Майор же старожил. Он был среди тех, кто в сороковом году освобождал этот край, потом в 1941 году сражался здесь с немецко-фашистскими ордами, отступал на Бельцы, Атаки. Для Спасова дом молдаванина — просто дом оригинальной планировки; для Игнатьева — все в диковинку: и гора подушек на кровати, и ковер во всю стену, и лавки, покрытые полосатыми дорожками. Но больше всего старшину удивил бочонок с краником, вделанным в донышко. Старик повернул рычажок, и в причудливой формы бутылку старинного стекла полилось вино. Старик налил в два стакана, подал майору и старшине. Игнатьев поднял свой стакан на свет, и засияло вино ярко, неповторимо, словно в стакане яхонт чистейшей пробы. И Спасов поднял свой стакан к глазам, глянул на свет.
— Гибрид?
— Да, гибрид. Европейские сорта лучше, да уж очень много на них труда надо положить, на эти европейские сорта. Придет осень, каждый кует прикопать надо; пришла весна — каждый куст открыть надо. Летом, особенно если оно жаркое, виноградник часто опрыскивать надо против мильдью. А гибрид… Ему и тридцать градусов мороза не всегда страшны. Опрыскивать тоже не нужно. Поставил с весны на тычки, и растет… У меня годов восемь назад тычек не хватило, купить не было за что. Я так оставил. И ничего, уродило.
Игнатьев вновь развернул свою скатерть-самобранку, выдвинул ее на середину стола.
— Пожалуйста, отведайте, папаша, с нами армейских харчей!
— Спасибо. Сейчас и себе стаканчик налью. Вы уж не стесняйтесь… Под салфеткой лук, огурчики… Берите.
Старик сходил на кухню, принес чистый стакан и нацедил вина.
— Норок!
— Норок, — ответил Спасов, затем спросил: — И много у вас вина?
— Еще с полтонны осталось. Распродаю. Может, на базаре и поболе выручил бы, да нет часу ждать. Сын у меня тяжело пораненный. Лежит в госпитале в городе Кургане. Знающие люди говорят, что это где-то за Уралом. Вот мы со старухой и решили проведать, мало ли что может быть и с нами, и с ним.
— И правильно, что решили проведать, — сказал Спасов. — Вино новое уродится, а сыну будет приятно увидеть отца и мать за тысячи километров от родных мест. И верьте, ваш сын здоровым вернется. Сейчас наша медицина чудеса делает…
— Спасибо на добром слове. Мы тоже надеемся.
— Пожалуйста, угощайтесь, — снова сказал старшина.
— Кусочек сала возьму. С зеленью — вкусная вещь…
— Своего-то сала нет, наверно? — поинтересовался Спасов.
— Есть, да бережем. Сыну хотим повезти. Поросенка держим, но зарежем уж, как вернемся. Думаем, может, сын-то не очень плохой. Как домой его привезем, тогда кабанчика и заколем. Свежее мясцо, уход, вино, стены родные… Это же помогает. Все так говорят.
— Верно, верно, — сказал старшина. — Я несколько раз ранен был, ноги перебиты, селезенку удалили, а вот побыл месяц дома, и уж снова служить могу. Пусть не так, как было когда-то, в начале войны, но все же…
С контрольно-пропускного пункта донесся длинный-длинный сигнал: видно, оказия появилась.
— Нам, наверно, — сказал старшина.
— Сворачивайте скатерть-самобранку, — сказал Спасов.
— Сворачивать вроде и нечего, — ответил старшина.
— Тогда «на посошок» пропустим, и в путь. Спасибо дежурному, надоумил… Отлично пообедали, и время незаметно пролетело. Спасибо и вам. За вино, за гостеприимство, и вообще — благополучия вашему дому.
— Спасибо и вам, — поклонился старик гостям.
Они щедро расплатились с хозяином и поспешили на КПП.
5
Комната, которую занимало фотоотделение, большая и светлая, была заставлена столами. Вошли без стука.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Спасов.
— Здравия желаем!
— А, Весенин! Живой! Молодцом! Ну, еще раз здравствуй, дорогой. Давно тебя не видел. Не изменился.
— Здравствуйте, товарищ майор. Вы тоже почти не изменились.
— То-то и есть, что «почти».
Отворилась узкая дверь, и через нее боком выдавился тучного сложения мужчина в погонах старшего сержанта. Глубоко сидящие глаза его смотрели угрюмо.
«Да он же под градусом, — отметил про себя Игнатьев. — Вот почему майор приказал принять спирт под личную ответственность».
— А, вот и он! Не поймешь, где у тебя, Шаповал, толщина, где ширина! А?!
— Что мне делается? — без улыбки ответил старший сержант. — Такая работа: привезут фильмы — сиди и проявляй, потом суши. Извините, понесу на просушку.
Игнатьев стоял у двери, прислушивался, присматривался, стараясь уловить главное — что же такое фотоотделение? Кто мог поднять руку на капитана Егорова? Фамильярное обращение Спасова с будущими
