— Лука, давай спокойно и по порядку. Разберёмся… — положив руку на плечо произнёс Скряга.
— А толку? Разбирай, не разбирай, обратно не соберёшь!
Если бы он умел плакать, то, наверное, давно бы размазывал слёзы кулаком по щекам. Нет, Лукаш другой, он военный до мозга костей, а значит интересное времяпрепровождение в его гостях мне гарантированно.
Ещё с минуту Скряга пытался добиться от него четкого объяснения.
— Скряга, а ты по-военному спроси… — предложил я.
— Хм… — он поправил очки и задумался. — Лукаш! Отставить разговоры! Доложить четко и по существу!
— Так точно! Отставить разговоры и доложить по существу! — Лукаш соскочил со стола и вытянулся по стойке смирно.
— Докладывайте!
— У повара со склада пропал ящик коньяка!
— Что? — удивился Скряга. — Кто посмел!?
— Стоп! А чего это ты командуешь? — у Лукаша все эмоции проявились на лице.
— Ну, так ты же молчишь как партизан.
— Я молчу? Я тебе пытаюсь… Тут такое произошло! — он заметил меня, сидящего скромно в углу: — Привет наёмник. — Поздоровавшись, он продолжил: — Представляешь? Мы решили ребятам из «Долга» подгон сделать на двадцать третье февраля. За то что они помогли нам отбиться от монолитовцев. Ну тогда… Помнишь? А, ладно! Так вот… Я заказал с гражданки ящик коньяку. Ваши ж его и привозили… Хорошего, дорогого коньяка. И вот сегодня ко мне приходит повар и говорит: «Так мол и так, нету!» Даже, говорит: «и самого ящика нету!». Я спросил — а ты хорошо искал? Он в ответ: «Всё со склада вынесли, переписали и обратно на полочки поставили. Нигде нету!
— М-дя… Прискорбно… — теперь Скряга сел на стол. — И замок никто не взламывал? И решётки прочно в стене держатся?
— Филин уже сбегал, всё проверил… И главное. Я заходил к повару позавчера, как раз перед выбросом, по поводу заплесневелого хлеба. Ящик стоял на полке.
— Точно стоял?
— Да точно! — Лукаш вновь начал нервничать. — Я сам лично рассматривал этикетку на бутылке!
— Лука, погоди… А не вчера ли там, у повара, песни орали?
— Да, у Соловья днюха была! Из-за выброса перенесли на вчерашний вечер. Он угощал всех. Вот они до утра и развлекались… От повара до сих пор разит!
— Тогда ясно! Они и выпили! Повар алкаш старый, он же не остановится, пока не вырубится! — Скряга аккуратно спрыгнул на пол.
— Я тоже так подумал! Но, ни ящика, ни пустых бутылок нет! Понимаешь, нигде НЕТ!
— Лукаш, могу я слово сказать? — влез я в их разборки.
— Ну! — оба посмотрели на меня.
— Я утром с Мухой на входе трындел. Так он рассказывал — под утро двое поспорили, как надо правильно стрелять с двух рук. Чуть до драки не дошло… Повар предложил каждому из них показать своё мастерство. Это бы ничего… — я специально сделал паузу. — Но повар решил сам показать как надо…
— И? — Лукаш, не моргая, смотрел на меня. — Они постоянно, когда выпьют по пустым бутылкам стреля-а-а-у-ют…
Скряга первый выбежал из кабинета, за ним последовал Лукаш. Я не спеша пошёл за ними на железнодорожные пути, где недалеко от столовой у ребят был тир. Там в груде битого стекла нашлась пустая, почти чудом уцелевшая бутылка из-под коньяка.
— Лукаш, — спустя час я стоял возле двери его кабинета — я понимаю, что двенадцать литров коньяка к завтрашнему вечеру тебе никто не достанет. Может Долг угостить спиртом?
— А у тебя есть? — в его глазах зажглись огоньки надежды.
— Ради такого, пару пятидесятилитровых бидончиков найдутся…
Я — ЖИВОТНОЕ
(Влад «4irkA» Чирин)
Мы спускались в подвал одного дома на окраине Темной Долины. То еще местечко. Но я уже привык. Часто здесь бываю. Напарник мой, Морфий, то и дело озирался, кидая на меня неуверенный взгляд. Я лишь махал ладонью: иди, места истоптанные, ничего с тобой не будет. Сталкер мне явно не доверял. И у него были основания. Я далеко не единожды спускался сюда. И каждый раз брал с собой кого-нибудь. Но наружу выбирался в одиночку. Новичок Морфий не должен был этого знать. Но какая-то падла в баре успела рассказать ему сегодня поутру. Уши бы оторвал! Слава Богу, Морфий родился под знаком отмычки. Этот профан посчитал, что было бы невежливо отказаться от ходки уже перед самым выходом. Мать хорошо его воспитала. Даже слишком.
— Брат… — чуть дрожащим голосом заговорил напарник. — Далеко еще до твоего схрона? Очень место мутное, аж мурашки по коже. Неужели не чувствуешь?
— Нет. Я уже давно ничего не чувствую.
Сталкер хотел было что-то ответить, но осекся. Запах мертвечины ударил в нос. Морфий стал издавать странные звуки, будто собирался чихнуть. Переваренный завтрак брызнул сквозь стиснутые зубы несчастного. Он развернулся ко мне. Взгляд его источал страх. Позади невозмутимо разлагались кучи гниющих трупов. Все эти мертвецы точно так же смотрели на меня перед смертью, как и Морфий. Сталкер надеялся увидеть в моих глазах тот же страх. В душе его не умирала надежда на то, что и напарник-ветеран будет в ужасе от страшной картины смерти, развернувшейся перед его глазами. Ну а разум уже бил тревогу. Бедняга понял, что его привели на казнь, но еще не успел этого осознать. И вместо сочувствующего взгляда он увидел собственное, искореженное ужасом лицо, отразившееся в занесенном мною кортике.
— Мы пришли. — Прозвучал во мгле подземелья мой холодный голос, и острие ножа вонзилось в шею Морфия. Порванная артерия сделала предсмертный крик сталкера безмолвным. А я тем временем вытащил из шеи несчастного кортик и с ужасом наблюдал, как хлещет драгоценная кровь из смертельной раны. Проклятье, сейчас же вся вытечет!
С глухим звуком тело агонизирующего Морфия упало на пол. Я быстро вытащил из кармана пустую бутылку минералки на пол-литра и подставил её горлышком к порезу. Когда бутыль наполнилась до краев, закрутил крышку и присосался к шее новичка, который так опрометчиво согласился пойти со мной в ходку.
Покачиваясь на стуле, я наблюдал, как хомяк бегал в колесе. Этой твари палец в клетку не суй — откусить не откусит, но пакостью какой-нибудь заразит наверняка. Наконец, позади скрипнула дверь, и из своего кабинета вышел многоуважаемый профессор Хрусталёв. Наискучнейшая личность, неестественно наплевательски относящаяся ко всему роду человеческому в свои сорок с хвостиком. Одна фраза объяснит любому, что собой представляет данная персона: даже покойный Сахаров был лучше. Да, того тоже весьма поверхностно интересовали дела жалких смертных, с куда большим интересом он относился к феноменам Зоны. Но Хрусталёв был в разы хуже. Он презирал людей и благословлял Зону и её адские порождения. И сейчас осматривал меня лишь по одной причине.
— Итак, Приходько Василий Поликарпович… «Ходок», — добавил он после паузы мое прозвище, — Ваш случай действительно уникален…
— В чем дело, профессор? — спросил я, когда он уселся рядом, — Чего там с моими анализами?
— Анализы?.. Ах, это. Скорее всего, вы помрете через месяц-два, — равнодушно сообщил он, будто принимая меня за собаку, а не подобного себе. — Так где вы, говорите, наткнулись на эту необычную аномалию?
Хрусталёв говорил о том дерьме, в которое я влетел на Милитари. Хотя, за дерьмо он держал скорее
