— Свободно?
Не дожидаясь ответа, Фролов подсел к одинокой девушке. Выложив сигареты, чертыхнулся: в пепельнице горкой высились окурки.
— Здесь вообще убирают?
— Только надоедливых клиентов. Попроси, тебе выделят тряпку.
— Я эту тряпку на ее крашеную голову и накручу!
— Да? Хотела бы посмотреть, да боюсь, навряд ли у тебя получится, — девушка усмехнулась и, показав мелкие острые зубки, добавила: — Мы с ней в одном классе учились, да и живем неподалеку, так что я ее хорошо знаю.
Семен попробовал пиво:
— Моча разбавленная.
— А ты хотел неразбавленной? Тут прилично обслуживают только своих. А остальных —так, чтобы больше не приходили.
— Те, значит, свои? — Семен незаметно кивнул на соседей.
— Еще какие! Хозяева. Здесь, и еще во многих местах. «Тамбовские», кажется. Тот, крайний, тоже из моей школы, на год младше… А бородатый — их «бригадир».
В иерархической лестнице криминальной империи Фролов разбирался слабо. Если судить по рассказам Славки, по приглашению которого он и приехал в Новозаветинск, полномочия нижне-утюговского бригадира сильно отличались от городских, хотя и там, в умирающем колхозе, он пользовался немалой властью. И тоже ездил на внедорожнике, правда, отечественного производства и гнилом.
— Земляки, — пробормотал Семен, разглядывая их боковым зрением.
— Ты, значит, оттуда? А чего к нам занесло? Мальчик больше не хочет в Тамбов?
— Что там делать? Заехал, матери показался, и сюда. Славка звал. Я приехал, а его уже посадили. Он дембельнулся на месяц раньше.
— Тебе повезло, что не приехал с ним вместе.
— Повезло, конечно. Только что теперь делать — ума не приложу.
— Езжай обратно.
— Без денег там делать нечего.
— А здесь?
— Здесь хоть заработать можно. Славка говорил, в большом городе деньги лежат под ногами, надо только не бояться их поднять и не тормозить.
— Что ж, попробуй, Билл Гейтс рязанский!
— Кто?
— В том-то и дело, что никто! У тебя образование есть, связи? Или, может, умеешь что-то такое, чего другие не знают? Деньги, может,и лежат, да только представь, что с тобой сделают, когда ты за ними нагнешься!
— Славка звал…
— Ну и где он сейчас? Хочешь составить ему компанию?
— Он по дури сел.
— А что, кто-то садится по-умному? Нет, я согласна, если спереть миллион баксов, то за него можно и пострадать годик-другой, оно того стоит. Да только люди с такими деньгами не садятся. Вон у них спроси, у земляков. Людей много, а фантиков всегда не хватает. У кого они есть — у того и пиво холодное.
— Чего ты ко мне привязалась?
— Понравился!
Семен посмотрел: симпатичная. До этой минуты он расценивал ее лишь как случайную соседку, теперь задался вопросом: шутит или, может, действительно ей приглянулся?
— Между прочим, они сюда, наверное, тоже не с чемоданом баксов приехали, — Фролов так, чтобы со стороны это не было видно, указал на земляков. — У них получилось, а я чем хуже?
Девушка не ответила, а через некоторое время, когда пауза затянулась, вздохнула:
— Мент родился. Мне, кажется, пора.
— К менту?
— К дому. Хорошая девушка должна ложиться в кровать в восемь, чтобы в девять вернуться домой.
У Семена, непонятно отчего, заполыхали уши.
— Погоди, еще пиво будешь?
— Пиво? — Она задумалась, прикусив нижнюю губу, что Фролову очень понравилось и вызвало учащенное сердцебиение. — Нет, чего-то не хочется. Возьми мартини.
— Оно тут есть?
— В Турции все есть. Только напомни Любке, что для меня. Меня, кстати. Вера зовут.
— Маленькая?
— Как видишь, не очень. Метр семьдесят два. Девяносто — шестьдесят два — девяносто пять. Ты только один этот фильм видел? Бедненький!
Зарево с ушей перекинулось на лицо. Второй раз в течение вечера он ляпнул глупость, как будто кто-то тянул за язык. И вправду, утюг! Скрывая замешательство, Фролов повернулся к стойке, где бородатый бригадир с довольным видом пыхтел сигарой и трепался с барменшей, пуская дым в разрез ее блузки, что им обоим очень нравилось.
— Сейчас возьму. Пускай он отойдет.
— Не дождешься. Они уйдут вместе. Какое ему дело до их отношений? Но показалось, что по душе саданули наждачкой…
Бородатый замолчал при его приближении. Сидел на высоком табурете, болтал ногой в сверкающем ботинке и улыбался в тридцать — или сорок? — два зуба неимоверной белизны.
— Еще пивка? Для второго рывка?
— Мне мартини, для Веры.
Что нужно брать к итальянскому вермуту, Семен не представлял и заказал первое, что попалось на глаза:
— Два бутерброда с форелью, фисташки и шоколад.
— Шоколад большой?
— Нет, ма… Средний, вон тот!
— Двести пятьдесят, — округлила Вера, не тратя время на калькулятор.
Семен кивнул. Солидно кивнул, с достоинством, чтобы никто не усомнился в его платежеспособности. Деньги доставал не торопясь, вытащил из заднего кармана всю пачку и, продолжая разглядывать витрину с салатами, небрежно бросил три сотенных, а Люба протянула к ним наманикюренные пальчики, но замерла, как будто коснулась ногтями чего-то противного.
— Это смешно?
— Что?
Бородатый бандит придвинулся ближе, навалился мощным локтем на стойку, пыхнул сигарой, сгреб и скомкал банкноты, скатал их в хрустящий шарик, засунул его в нагрудный карман Семеновой куртки:
— Не шути так больше, не надо. Остро пахнуло опасностью. Неуловимо изменив положение тела, бригадир изготовился к удару. Стоит что-то не так сказать или хотя бы неправильно посмотреть, и унизанная перстнями колотуха обрушится на голову Фролова. За что?
Он развернул деньги. В первый момент ничего не понял — а потом залился краской пуще прежнего.
На бумажках, размерами и цветом сходных со сторублевыми купюрами, было написано: «Сотка бабок. Конкретный банк» и нарисована обезьяна, делающая непотребные жесты.
Увидев реакцию Семена, бригадир расслабился и даже хлопнул его по плечу:
— Такая валюта тут не катит!
— Двести пятьдесят, — напомнила хозяйка. Последующие четверть часа прошли, как в тумане. Вера дала Семену «пятихатку», и он оплатил заказ. Несколько раз ходил от столика к стойке, что-то ронял, позабыл о сдаче и был возвращен грозным окриком бородатого… Когда дымка развеялась, его трясло от желания добраться до тощей глотки сержанта, вцепиться в нее и душить, колошматя затылком об стену.
