— Шагай, важный птица. — Волгин придержал дверь машины, пока Артем выбирался наружу, и пропустил его в РУВД перед собой.
Поднялись на третий этаж и прошли в кабинет, на двери которого висела табличка «Группа по раскрытию умышленных убийств» с одной, уже знакомой Казначею, фамилией. Сколько Артем помнил, эта группа, в торжественных случаях, вроде Дня милиции, именуемая элитным подразделением уголовного розыска, всегда состояла из одного человека. На две другие должности, положенные по штатному расписанию, желающих не находилось. Вспомнив любимую шутку туповатого начальника СМОБ [6] и желая разрядить обстановку, Казначеев спросил:
— А остальные опера — грузины по фамилии «Вакансия»?
Обстановка не разрядилась.
Волгин брезгливо поморщился, а Катышев, встав перед постовым как бандит перед жертвой ДТП, рявкнул:
— Ты чо делаешь?! — И закатил такую оплеуху, что Казначей шарахнулся о мягкое кресло в углу кабинета и сел на пол, потрясение мотая головой.
— Да вы что, мужики?
— Мужики тебя в камере драть будут, пацан недоделанный. Закатывай рукава!
— Пожалуйста. Что я, наркоман, что ли? Дырок в венах у Казначея, и правда, не было. До сего дня ширялся он всего лишь трижды и всякий раз, памятуя о конспирации, выбирал новое место, благо таких мест на человеческом теле немерено, и многие из них никто не проверяет — противно.
— А что, нет? Скажи, ни разу не пробовал. Казначей шмыгнул носом и отвернулся к окну. Хоть он и помнил, что главное — ничего не признавать даже под пытками, но выдержать взгляд опера не смог.
Волгин присел рядом с Артемом на корточки, двумя жесткими пальцами взял его за подбородок и заставил посмотреть глаза в глаза.
— Так что там у нас с дурью? Казначей истекал потом, как в сауне.
— Ну, было пару раз…
— Из них последний — сегодня утром? Когда, «ломать-то» начнет?
— Не начнет.
— Все так говорят. А потом, в камере, на трусах вешаются.
— Да не «сижу» я на игле!
— Никто этого и не говорит. Ты просто свободный гражданин свободной России. Новое поколение, которое выбрало «герыч» [7].
Человек с расширенным сознанием. Теперь скажи, что покупаешь «когда как» у незнакомых черных на Правобережном рынке, и что вообще наркомания — болезнь, которую надо лечить. Брать деньги с нормальных налогоплательщиков — и на вас, педерастов, тратить, вместо того, чтоб старикам пенсии повысить.
— Между прочим, давно доказано, что если есть предрасположенность от рождения, то никуда не денешься, рано или поздно начнешь ширяться.
— Да? Кем, интересно, это доказано? «Медельинским картелем»? Не «сидит» он! Смотрите, какой особенный! Нельзя быть чуть-чуть беременным. Или ты наркот, или нет. Середины не бывает. Ни бросить, ни вылечиться нельзя.
— Почему? Лечат…
— Чтобы излечиться, мало поваляться в больнице и промыть кровь за родительские деньги. Надо рвать со всеми знакомыми и драпать из города в самую глухую деревню, где до ближайшего наркодилера — сто верст по тайге пешим ходом. Тогда, может, чего и получится. Но не здесь, где тебя каждая собака знает и дозу предложить норовит. Я понимаю, молодняк сейчас идет безбашенный. Которые из нищих семей — от безысходности ширяться начинают, обеспеченные — с жиру бесятся. Но тебе-то почти двадцать пять, другое поколение! Да и на работе должен был навидаться, как героин за два года из человека животное делает.
Опер отпустил Казначеева. Продолжая сидеть рядом с ним, достал раздвижную синюю пачку французских сигарет, не торопясь прикурил, выпустил ароматный дым в потолок.
— Хватит, тема себя исчерпала. Жалеть вашего брата ты меня не заставишь. Есть, конечно, отдельные… Но сколько лет работаю — не видел практически ни одного «чистого» наркомана, аждый на криминал как-то подвязан. Кражи, грабежи, убийства за тридцать копеек — лишь бы на дозу заработать…
— Между прочим, в Голландии наркотики разрешены.
— Вот и дуй в Голландию, а здесь выворачивай карманы.
На стол легли пачка легкого «Мальборо», зажигалка «Ронсон», пейджер, бумажник и, отдельной пачкой, половина того, что отобрали у Фролова. Среди настоящих купюр затесались кредитки «конкретного банка» с глумливой обезьяной. У Казначея потемнело в глазах: он подумал, что за ним могли следить с самого утра и, значит, видели, как он «обул» деревенского парня. Когда мрак рассеялся, бумажная мартышка ухмылялась пуще прежнего.
Волгин пересчитал деньги:
— Да, не слабо живет ППС за две недели до зарплаты. Ты сколько получаешь, тонны полторы? Здесь почти столько же.
— Знакомый долг вернул.
— Можешь его назвать? Прямо сейчас, чтоб я перезвонил и проверил.
— Я телефон его не знаю.
— Понятно, вопрос снимается. Говоришь, лечить тебя надо? С того парня, которого ты сегодня «кинул», еще денег содрать и на твое лечение пустить?
— С какого парня?
— А что, это девка была? Объявится «терпила» — раскатаю по полной программе. Даже если ты «черного» шваркнул.
Опер повертел в руках банкноты с обезьяной:
— Слепых попрошаек обманываешь?
— Да нет, просто прикольно…
После денег пришел черед пейджера. Модель была из дорогих, компания-оператор — престижная. Волгин принялся листать сообщения, потом прервался и спросил у Казначея:
— Не возражаешь?
— Пожалуйста, если надо. — Самое важное Артем стер еще утром, перед заступлением на смену.
Четыре года назад, устроившись в милицию после того, как потерпел фиаско в качестве агента риэлтерской фирмы, Артем не ставил левые доходы во главу угла. Глупо отказываться от денег, которые сами плывут в руки, но использовать должность ради прикрытия каких-то своих махинаций он не собирался. Отнюдь не по моральным соображениям, просто боялся, не зная, как это делать, не попадаясь. К славе, тем более посмертной, он тоже не стремился и на задержаниях опасных преступников — такое хоть и редко, но случалось — пупок не надрывал. Настоящая жизнь начиналась после работы — друзья, девочки, кабаки, куцые, но время от времени случавшиеся благодаря старым связям приработки. На службе он просто отбывал номер. Внешне опрятен, с товарищами вежлив, с начальством — тем более. Служебные показатели средние, зато стабильные — руководство довольно. Но время шло, Артем срастался с новым коллективом, а былые товарищи отдалялись, так что «халтуры» постепенно иссякли. Наступила пора делать выбор.
Все милиционеры получачи примерно одинаково, но одни жили хорошо, а другие — не очень. Можно сказать, совсем не жили. Перехватывали «чирик» до зарплаты, травились безобразной «Примой» и водкой подвального разлива, плодили нищее потомство в облезлых ментовских общагах. На пенсион выходили с полным набором хронических болезней, и мало кто из них доживал до старости; о тех же, кто дожил, много лет назад заметил книжный пират Джон Сильвер: «Живые позавидуют мертвым». Другие радовались каждому дню, на вопрос о делах отвечали «0'кей», меняли тачки и радиотелефоны, баловали детей и любовниц, гоняли в отпуск за границу. Расслоение было не только в ППС — коснулось всех милицейских служб, хотя и в разной мере. Встречались такие, кто умел совмещать службу — вне зависимости от должности и подразделения, — с честным зарабатыванием денег «на стороне», но было их мало, и были они крайне далеки от народа. К тому же — Артем в этом нисколько не сомневался — в нашей стране ничего,
