— Калачиком, что ли?
— Нет, с чистой совестью.
«Печка» не работала, в задней двери самовольно опустилось стекло, и в салоне было прохладно.
— Сергеич, у тебя нет ничего для сугрева?
— Сухой спирт.
— Злодей ты, Сергеич. Я ж не для удовольствия, для дела. Вот замерзну — и не смогу быстро бегать.
— Посмотри в «бардачке».
— Ого! — Методом встряхивания Родионов определил, что плоская металлическая фляжка наполнена до краев, и скрутил пробку. — Хочешь?
— Позже…
Через час Волгин принял пятьдесят граммов. Как только он сделал глоток, появился Локтионов.
Эдуард Анатольевич смотрелся неважно. Круги под глазами, лицо землистого цвета, прическа «перья в разные стороны»…
— А ты говорил, совесть у него чистая… Да ему за один внешний вид «сотку» выписывать можно!
В руке Эдуард Анатольевич держал уже виденный Волгиным портфель из крокодиловой кожи и небольшой пластмассовый «дипломат».
— Турист, что ли? — спросил Родионов. — Или у него там деньги?
— Не понимаю, зачем так привлекать внимание. Пятьдесят тонн — это пятьсот стодолларовых бумажек. Пять пачек. В карманах унести можно. Зачем огород городить?
— Может, там мелочью. Или вообще рублями. Слышь, Сергеич… Можете, рванем? Если поделить пополам, то двадцать пять штук, по нынешним временам, моя зарплата за четверть века беспорочной службы.
— А ты сможешь?
Младший опер долго не отвечал.
— Черт его знает! Иногда кажется, что да. Локтионов, поминутно оглядываясь и перекладывая ношу из руки в руку, дошел до автостоянки.
— Слышь, Сергеич! Его жинку ведь на кровати убили. Неужели он там спать может?
— А он вампир.
Локтионов устроился за рулем коричневого универсала «форд таурус», долго грел двигатель, еще дольше выруливал со стоянки.
— Кажется, в контору поехал…
«Пасти» Локтионова было несложно, и Волгин не сомневался, что до офиса ЗАО «Полюс» они добрались незамеченными. Припарковались удачно — был виден «форд» и оба выхода из фирмы, главный и «черный», в то время как сами внимания не привлекали.
— До скольки у него рабочий день?
— До пяти.
— Сергеич, мне становится страшно, когда я представлю, сколько нам здесь сидеть.
— Зато Катышева нет…
— …и полная фляга водки. Это меня успокаивает больше.
— Первый раз, что ли?
— Ну да, если посчитать, я, наверное, лет десять в засадах провел. Иногда подумаешь — и на что я жизнь грохнул?
Локтионов раздвинул жалюзи на окне своего кабинета, сел за стол.
— Эх, Сергеич, на телефон бы к нему «повиснуть»!
Время тянулось… Надоело курить, потом — разговаривать. Родионов, несколько раз приложившись к фляге, сказал сам себе: «Хватит!» — и заметно помрачнел. Посетители в «Полюс» почти не наведывались, Локтионов сидел за столом, хорошо видимый с улицы, перекладывал бумаги, кому-то звонил, работал с компьютером.
Мелькала секретарша Леночка, заехал начальник производства Федоров — посетил кабинет шефа, пофлиртовал с Еленой и отбыл на красной «фелиции», прихватив с собой кого-то из работников.
— О-па, началось! — напрягся Родионов, когда Локтионов, посмотрев на часы, решительно встал, подтянул галстук и опустил жалюзи. — Смотри, сейчас выйдет!
Не вышел. Опера уставились на обе — основную и запасную — двери «Полюса», косились на «форд», но миновал час, сгорели нервные клетки, кончились сигареты — а Локтионов как ни в чем не бывало открыл окно, благодушно осмотрел улицу и сел за стол.
— Трахался он там, что ли? — пробормотал, откидываясь на спинку кресла, Родионов. Помолчав, добавил:
— Я сейчас пойду и чисто конкретно набью ему хлебальник. Он что, нас за мальчиков держит? Думает, мы в игрушки играем? Он — полноправный член крутой оперативной разработки и должен поступать согласно утвержденной главком роли, а не играть в самодеятельность. Бар-ран тоскливый!
Как будто услышав последнее определение, Локтионов встрепенулся и задумчиво посмотрел в окно. Взгляд у него и правда был тоскливым.
— Сколько нам еще осталось, Сергеич?
— Сейчас без четверти три.
— Я сдохну, наверное. Что он, что Кольская — никаких понятий о порядочности. И с такими мы надеемся построить правовое государство? Борисова помнишь? Дал я задание своим людям. Тишина пока. Но прежде, говорят, баловался такими штучками. Если идет изъятие крупной партии, то себе немного отсыпет — и продает. Не сам, конечно…
— Да часто ли отделения крупные партии изымают? Сам вспомни! Как правило, одна мелкота идет. На этом не разживешься…
Родионов почему-то обиделся и продолжать диалог не захотел.
Наконец директор Локтионов собрался, строго указал Леночке на беспорядок в бумагах и вышел из офиса; секретарша показала спине шефа оттопыренный указательный палец и скорчила рожицу.
— А саквояж-то он оставил. Смотри, один кейс взял, — торжествующе отметил Родионов. — Значит, будет игра. А эт-то что еще за клоун?
По противоположной стороне улицы, неся перед собой алую розу, вальяжно двигался Хмаров в белом плаще и черной шляпе с полями шире плеч.
— Или это сам вымогатель, или он отвлекает наше внимание, а директора сейчас покрошат из автоматов…
Локтионов сел в «форд» и поехал. Хмаров разгладил смявшийся лепесток розы. Волгин направил «шестерку» вслед за директорской машиной, держа дистанцию метров в двадцать.
Хмаров стал переходить улицу по направлению ко входу в ЗАО «Полюс».
Не замеченный операми, из переулка вывалился черный джип «тойота лэндкрузер». Тонированные стекла мешали рассмотреть, кто находится внутри.
— Давно ждешь? О-о, какая розочка! — Лена поцеловала Хмарова в щеку, он привлек ее к себе и настоял на более длительном поцелуе, после чего, вручив цветок, с видом много повидавшего человека изрек:
— Розочка — это холодное оружие, осколок бутылки с острыми краями. Иногда — это все, что имеется под рукой. Оружие, так сказать, «последнего шанса». А это — роза. Роза. Звучит благородно и строго и, как истинная красота, не нуждается в сюсюканьи.
Лена погладила его по щеке. Он поймал и поцеловал ее руку.
Рядом затормозила машина. Вадим вздрогнул.
— Вас подбросить, молодые люди?
— Это Сережа, заместитель директора, — Лена первой шагнула к красной «шкоде», открыла заднюю дверь. — А если тебе не по пути?
— Вам же не в другой город ехать, — Федоров обернулся, дождался, пока пассажиры устроятся, протянул Хмарову руку. — Будем знакомы! Сергей. Так вам куда?
— Вадик, нам куда?
