кочуя с ним с парохода на пароход. Спроси, как меня зовут, – не каждый вспомнит – все Борода да Борода. Ничего, привык!
Кликухи чаще всего дают по внешности. Ну, к примеру, был у нас Борман, похожий на артиста Юрия Визбора, был Майкл Белью, была Ламбада Николаевна. Но иногда человек сам определяет себе кличку.
Расскажу я вам, босяки, сегодня про парня, которого мы звали негром. Да нет! Был он таким же, как мы с вами, белым по имени Васька, по фамилии Гапочка, по гражданскому паспорту русским. Хотя черт нынче разберет, у кого чистые кровя остались, так все перемешалось. Есть у меня свояк. Он, значит, произошел от украинца и еврейки, жена же его наполовину русская, наполовину цыганка, три дочери повыходили за армянина, эстонца и, представьте себе, за китайца, а сын женился на полячке. «Скажи на милость, – жаловался он мне, – какую национальность моим внукам писать будут?» Чепуха все это, конечно, отработанный пар… Стоп!.. Занесло меня… Я ведь про негра хотел рассказать…
Каков он был человек, поймете сами из такого случая. Однажды подали нам ко второму блюду соленые зеленые помидоры. А Васька свой помидор есть не стал и оставил на тарелке. Второй механик возьми и схохми:
– Знаете, ребята, почему Васька помидоры не ест?
Все навострились, потому как усатый механик в остряках ходил.
– Так у Васьки же голова в банку не пролезет!
Кают-компания грохнула, а Васька спокойнейшим образом допил свой компот, встал, попросил разрешения, поблагодарил и ушел.
Зато на следующий день в обед он обиженно сказал механику:
– Ты тут вчера изощрялся, а у самого-то голова разве пройдет в банку?
Такой вот был парень. Но работал нормально, никаких претензий к нему не было. Один недостаток имел – больно здоров был спать. Ежели Васька уснул, с ним что хочешь делай. Хоть из койки вынь на голую палубу. Он только свернется колечком, посопит и продолжает спать. И потому поднимать его на вахту – целая проблема была, за полчаса начинать надо было.
Однажды стояли мы в ремонте, вывели из эксплуатации камбуз, переселились в гостиницу. Не помню уж, как вышло, но с койками было туго, и Ваське достался номер на двоих с настоящим негром. Ночью ребята намазали Ваське лицо сапожной ваксой, а утром стали будить. Схватив полотенце, Васька сунулся к умывальнику, увидел в зеркале совершенно черную рожу, сказал:
– Вот дураки, они вместо меня негра разбудили!
Лег и тут же снова уснул.
Скажите на милость, разве не справедливо его Негром стали звать?
Мариан Ткачев
История про капитана Без-енко – истребителя чудовищ
История эта началась и закончилась в большом портовом городе некой тропической страны, на берегу одного из океанов. Она правдива от первого и до последнего слова – ручаюсь вам головой. А ежели мало одного залога, к нему, я уверен, приложат свои головы все прочие очевидцы.
Неподалеку от порта стояла гостиница, воздвигнутая в эпоху колесных пароходов и шляпок с вуалями. Не было в ней кондиционеров и вообще никаких электронных удобств. Но зато там были крысы.
И жил в этой гостинице, на одном со мной этаже, капитан Без-енко. Он привел сюда морской буксир и теперь обучал экипаж из местных жителей сложному искусству кораблевождения. В молодости была у него пышная шевелюра, но потом он выгодно обменял ее на усы кукурузного цвета и просторный живот – из тех, что у нас в Одессе называют «накоплением» или «арбузом». Я говорю «у нас», потому что Без-енко оказался моим земляком и даже почти соседом. Мы радовались такому фатальному совпадению, и нас было, что называется, водой не разлить – особенно по вечерам в баре, где изнывали в грязном аквариуме позолоченные рыбки.
Давно лишенные информации о ходе футбольного первенства, мы жили голой теорией, а она сулила победу одесскому «Черноморцу». Без-енко был экстремистом. Он презирал меня за то, что я довольствовался в мечтах третьим местом («Черноморец» к концу первого круга был на восемнадцатом и последнем).
– Можешь подавиться своей «бронзой»! – говаривал он обычно.
Ему нужно было «золото» или, по крайности, «серебро». По вечерам он изучал полупустую таблицу, ориентировочно прибавляя Одессе очко за очком.
И вот, когда он довел наконец «Черноморец» до «золота», минуя острые рифы поражений и унылые ничейные штили, грянул гром.
Гром этот был типографский. Пришли газеты сразу за несколько месяцев. Репортажи со стадионов были хуже некрологов. Я заполнил таблицу и решил наложить на себя руки. Но мне захотелось проститься с Без- енко: он получил те же газеты.
Без-енко с секстаном в руке опирался на стол, как Луи Каторз на знаменитом портрете. «Замерял падение нашей звезды», – подумал я и спросил:
– Ну, что ты имеешь сказать?
Он безмолвствовал. Мне стало его жаль даже больше, чем себя.
– Не убивайся, – сказал я. – Еще не все потеряно. Если киевское «Динамо» потерпит поражение во всех оставшихся матчах и потом дополнительно семь раз обыграет самое себя, а все другие команды половину своих очков отдадут «Черноморцу», то мы смело берем «серебро»…
Он поднял на меня страдальческие глаза и вдруг явственно произнес:
– Мне бы стрихнинчику.
«Готов!» – решил я и на всякий случай отошел к двери.
– Можешь на меня положиться, – продолжал он, – я этого так не оставлю.
– Чего «этого»? – я перенес одну ногу в коридор и чувствовал себя уверенней.
– Они жрут мой курс, – туманно ответил Без-енко и заплакал скупыми морскими слезами.
– Старайся поменьше думать об этом. Они приналягут и все поставят обратно, на место.
Он вздрогнул:
– Хотел бы я видеть, как им это удастся!
– Подожди, – мягко, как ребенку, сказал я. – Подожди и увидишь. Кто знает, может, они уже взялись за дело…
Без-енко опять вздрогнул, подскочил к письменному столу и распахнул настежь дверцу. За нею лежали толстые, сложенные стопкой тетради. У верхней, с надписью «Навигация» и римской единицей, кто-то аккуратно по дуге отъел весь правый угол.
«Девятка!» – невольно подумал я и спросил:
– Зачем ты ее порезал?
– Это я? – Он помедлил и огляделся по сторонам. – Крысы… Тут у меня выступала семейка – мама и три дочки… Можно сказать, грызут науку!
Оказывается, вчера вечером в номер к нему пришли четыре крысы и сразу накинулись на конспекты. Капитан потребовал у портье мышеловку, но тот не понял и принес дюжину пива. Так они коротали время: Без-енко пил пиво, а крысы жрали тетрадь. Он пробовал их отогнать. Но они не спеша уходили к дыре в полу и, едва капитан возвращался к пиву, принимались опять за свое.
– Это хамки! Они делали мне варфоломеевскую ночь, – пожаловался Без-енко.
Мы бросились к директору. Но директор сослался на утвержденный выше список инвентаря и мышеловки не дал. А когда я сказал, что в списке нету и крыс, он дико разгневался и закричал, что крысы, мол, появились в отеле помимо директорской воли, и спроси они разрешения, он им бы его не дал. Тогда я зашел по другому краю и пробил вопрос насчет сохранности имущества постояльцев и разных гарантий – словом, всего, что было написано на табло, висевшем внизу, у правого уха портье. Но он отбил мой вопрос за боковую линию, ибо юридические гарантии имеют силу над людьми, а не безответственными грызунами. Отбил – и сделал рывок к моим воротам, с улыбочкой предложив опротестовать москитов и мух. Само собой, я перешел в контратаку, но директор снял телефонную трубку и объявил, что матч окончен.
Без-енко был невменяем.
И началась мистика. Крысы ели конспекты. Каждый вечер они приглашали к Без-енко друзей и родственников. Через неделю капитан знал их всех в лицо. Он бегал к директору с ошметками тетрадей, но
