Оно конечно: продукция копеечная, да и славы-то… Не грохнет зал аплодисментами, когда директор скажет с трибуны: «Освоен выпуск щипчиков бельевых…» Не сбегутся за интервью гонцы из журналов, и не светит директору самый завалящий «Гран-При» на международной выставке «Интерщипчик» – нет такой выставки.
Но вслух говорят о другом.
– Ладно, освоим. А завтра изобретут самосохнущее белье – ну, как быстрорастворимый сахар. Так что, прикажете снова идти на поводу у домохозяек?!
Но предприятию все равно надо же выполнять план по товарам народного потребления. Пожалуйста, оно выполняет! Оно толпами гонит пластмассовых девушек, нюхающих полихлорвиниловый лотос. И в отчетах никогда не забывают упомянуть, что модель новая.
Действительно, по сравнению с ранее выпускавшимися половинками той же модели, о которую в свое время перед входом в пирамиду вытирали ноги фараоны, это был большущий шаг вперед.
– Да что там шаг – скачок! – взмывал иногда кто-то на техсовете.
Но старый опытный директор осаживал вольнодумцев от ширпотреба:
– Никаких скачков! Шаг, не больше. Шагом едешь – дальше будешь. Если в главке узнают, что мы такие скакучие, знаете, сколько ассортимента навесят?! А покупателю – ему все равно. Был бы товар.
Смотришь на продукцию иных предприятий и понимаешь: люди, которые планировали ее выпуск, последний раз общались с покупателями еще до того, как конферансье перестали бороться с узкими брюками.
Вместо того чтобы внять запросам моды, помозговать с дизайнерами, они морщатся:
– Ишь привереды!
Точно: покупатель пошел капризный. Не нравится ему, видите ли, костюм линючий цвета передельного чугуна, не нравится искусственная хризантема из искусственной проволоки, воротит его от двухпудовых детских сапожек, коробит его холодильник, включающийся только от встряхивания.
А чему тут, собственно, нравиться? Люди теперь прекрасно разбираются, что модно, а что нет, что в хозяйстве пригодится, а что еще спокойно может полежать на складе, пережив директора, пожар и три уценки.
Эта здоровая покупательская настырность в конечном итоге заставляет самого упорного отказаться от мысли о щипчиках с дистанционным управлением и клипсах, самозаклиняющихся в ушах от фотоэлемента, и взяться наконец за тот самый, быть может, скучноватый, но, поверьте, такой необходимый всем ширпотреб.
…А на киностудии нашли выход из положения: сняли фильм не о современниках, а на историческую тему. Потому что в том городе добыть канделябры и лорнеты оказалось проще, чем детские колготки и ножницы.
Семен Лившин, Юрий Макаров
Горько!
Маша Икс и Петя Игрек полюбили друг друга с первого взгляда.
– А что, Петр, обдумал ли ты свой первый шаг в семейной жизни? – спросили родственники по линии невесты.
– Чего же тут думать? – удивился жених. – Распишемся и пойдем по жизни рука об руку домой.
– Пой-дем?! – ужаснулись родственники.
– А вот Кногтевы столько такси заказали, что пока последнее домой доехало, гости до пломбира дошли, а молодые до развода, – ни к кому якобы не обращаясь, заметил дядя с Сахалина.
– Весь город выбежал смотреть, когда Кногтевы по всему городу ехали, – всхлипнула Машина мама, в которой медленно, но верно просыпалась теща.
А какой жених не любит своей тещи и быстрой езды?! И вот уже летит кавалькада в двадцать «Волг» с шашечками, шишечками, ленточками и розовой куклой на радиаторе флагманской машины.
Но все это у молодых еще впереди. А сейчас позади них сомкнутые ряды родни, которые медленно, но неуклонно подталкивают Ее и Его Туда. Петя и Маша честно признаются в том, что хотят стать мужем и женой. И тогда-то наконец выясняется, кто тут главный.
Откуда-то сбоку выскакивает человек в еще более черном, чем у жениха, костюме и властно командует:
– Невеста, два шага вперед! Фату на ширину плеч. Жених, пол-оборота налево. Свидетели, кучнее! Все по местам. Готово! Теперь вы, жених, подступаете к невесте и надеваете на нее кольцо. Готово! Кругом! Движемся к выходу! Стоп! Сомкнулись. Еще. Еще. Улыбку! Готово!
Фотограф щелкает в упор и с дальней дистанции, клацает затвором, слепит магнием, гремит штативом, пикирует с лестницы, возникает среди пальмовых кадок и формирует из участников брака живописные группы.
Он царь, он бог. И. о. Гименея. Цепей у него нет, но у него есть квитанции. Четыре обязательных снимка плюс шесть снимков по желанию новобрачных, которое знает один бог, то есть он, фотограф.
Стороны довольны. Заказчик хочет, чтобы ему было красиво крупным планом. Фотографу тоже нужен план. И тоже, по возможности, крупный. Реют купидоны. Рдеют хризантемы. Что еще нужно для полного счастья?
Но пока Петя Игрек ведет Машу (теперь уже тоже Игрек) вниз по лестнице, ведущей к вершинам семейного благоденствия, на его свободной руке повисает бойкий юноша из оркестра.
– Вы слыхали, как поют дрозды? Сейчас еще раз услышите. Бодритесь, товарищ жених, невеста хочет музыки. Что у вас, десять рублей? Зачем менять, мы вам на сдачу «ча-ча-ча» крикнем.
– Не смущайся, Петр, – одобряет сахалинский дядя, – пока вы наверх ходили, я тут ребятам музыку заказал. Пусть играют на гармошке у прохожих на виду. Что мы, хуже Кногтевых?…
И тут можно было бы закончить это волнующее повествование, приписав в конце, что молодые жили долго и счастливо и вышли на пенсию в один день, если бы не одно важное обстоятельство: официантка Аннушка уже пролила масло… и котлета «по-киевски», шипя и брызгаясь, покатилась, подпрыгивая, по накрахмаленной скатерти. А это значило, что процесс бракосочетания уже переходил в свою кульминационную стадию – свадьбу…
С высоты птичьего полета свадебный стол напоминал неразгаданный кроссворд: по вертикали закусочки, по горизонтали напиточки, вход по открыточке.
– Заходите, заходите, – осипшим от трехчасового радушия голосом зазывал Петин папа, как бы невзначай роняя платок.
По этому сигналу дежурный оркестр (40 рублей официально, 150 – по согласованию) обдавал очередного гостя дежурным «Мендельсоном». Гость обменивался с молодыми дежурными поцелуями и отправлялся заедать их порционными цыплятами, фирменными паштетами, салатами и не входящими в смету «давальческими» продуктами, добытыми вне ресторана.
И пока неугомонный тамада, размахивая бокалом шампанского направо и налево, доказывал собравшимся, что «в мире лучше пары нету, чем сегодняшнюю эту»; пока опоздавший дядя с Сахалина мостился на скамейке для штрафников и пил штрафную со всеми новыми и старыми родичами; пока на левом крыле стола запевали «Червону руту», на правом подхватывали «Ой да зазнобило…», а в центре с мрачным упорством бубнили «Горь-ко!» – тем временем над всей этой красотой проплывали созвездия коньяков (стоимость несостоявшегося путешествия по Волге), штабеля бутербродов с икрой (некупленная «Библиотека всемирной литературы»), цельношоколадные макеты зверей и растений в натуральную величину (туристская палатка с надувным дном) и многое другое…
Кому же все-таки нужен этот галактический брудершафт, эта изнурительная схватка с едой не на живот, а на гастрит?
– Нам? – передергивают плечами замордованные вниманием молодые. – Это все чтобы родители не обижались.
– Мы? – удивляются родители. – Мы все ради детей! Они у нас одни и еще маленькие. Пусть знают, что нам для них ничего не жалко!
Дети и родители сходятся в одном: они смертельно боятся обидеть знакомых и родственников неприглашением на свадьбу и поэтому настойчиво их зазывают. Последние, в свою очередь, опасаются нанести первым кровную обиду своим неприходом и поэтому настойчиво приходят.
