– Конечно, больше. Их ведь много, не один же человек, и вождь этот, такой смешной…
– Я хотел сказать, что у каждого из них будет больше, чем один конь. – Перкар шуганул рыжего цыпленка, который клевал что-то у самого сапога, очевидно зернышки, что выпали у Перкара из горсти, когда он кормил лошадей. – Я возьму Катасапала и конечно же менга, – сказал он.
Менг был любимым конем Перкара. Много лет назад, когда в долину пришли свирепые грабители менги, много людей полегло, а их родичи никогда не увидели их могил. Животные плохо поддавались тренировке – так, во всяком случае, говорил отец, но у одного из этих жеребцов была кобыла с жеребенком. Менг был вторым в этой линии, гордый, горячий конь с ярко-рыжими, цвета засохшей крови, полосками на шее.
– Хини, дай брату передохнуть. Ему нужна самая лучшая в мире лошадь.
Оба брата, услыхав голос, повернули головы.
– Здравствуй, мама, – сказали они почти хором.
– Хини, надо покормить цыплят. Будь добр, позаботься об этом.
Перкар низко наклонил голову и стал поправлять тюки на спине кобылы, пытаясь избежать встревоженный материнский взгляд.
– Не стоит так усердствовать, Мазати, – сказала она.
Перкар состроил гримасу и продолжал еще усерднее возиться с лошадью.
– Плохая примета назвать мужчину его детским именем до того, как он отправится на поиски Пираку, – заявил он.
Мать насмешливо фыркнула, и Перкар, впервые подняв глаза, взглянул на нее: темно-рыжие волосы, на голове фетровая шляпа с высокой тульей, свидетельствующая, что она жена вождя. Ястребиное перо свисало с кисточки наверху шляпы. Она оделась, как подобает матери, отправляющей на войну сына.
– Ты слишком далеко ищешь Пираку, сынок. Найти ее можно поближе к дому.
– Я не найду ее здесь.
– Потому что ты глуп, другой причины нет.
– Отец говорил… – начал было Перкар, но мать перебила его, рассмеявшись невесело:
– Да, я слыхала обоих вчера вечером: у старого, что малого, в голове только воти да глупость. Так уж красиво говорили про великие походы, про битвы на мечах. А сегодня вечером, Перкар, твой отец придет ко мне – он не будет плакать, он только положит голову мне на грудь и не заснет всю ночь.
Из груди Перкара вырвался глубокий вздох.
– Не могу же я жить при нем вечно. Он это знает.
– Капака – безрассудный человек, и все его воинские кампании – сплошное безрассудство. Отец твой знает это.
В ответ Перкар только пожал плечами. Мать молча смотрела, как он снова и снова проверяет и подтягивает хорошо уложенные тюки.
– Они скоро будут здесь, мать. Не совсем прилично, если они тебя тут застанут, будто ты пришла нянчить и опекать меня.
– Часовой на башне объявит, как только они появятся. У меня будет достаточно времени, чтобы дойти до порога.
Перкар нехотя кивнул. Он чувствовал, как глупо без конца проверять тюки. Он вынул меч, протер его тряпкой, и на нем сразу же заблестели лучи утреннего солнца.
– Четыре поколения. Но мой сын единственный оказался загубленным ею, – сказала тихо мать.
– Я не хочу говорить об этом. – Голос был непривычно твердый, и мать даже вздрогнула от неожиданности.
– Ну, хорошо, хорошо, – сказала она миролюбиво.
Он спрятал меч и, задрав голову, поглядел на часового на башне – тот безмятежно смотрел на дорогу.
– Послушай меня, Перкар. Вы носитесь повсюду в поисках Пираку, находите ее, крадете. Убиваете друг друга ради нее. А моя единственная Пираку – это ты, ты и твой брат. Ты это понимаешь? И если вы оба умрете раньше, чем я, я останусь ни с чем. Понимаешь, о чем я говорю? Береги себя. – Голос ее слегка дрожал. Перкар никогда не видел ее плачущей, ни разу не видел ни одной слезинки.
– Вот смотри. – Она протянула ему что-то: маленький деревянный амулет. – Он из дуба, в честь которого ты назван. Дерево растет совсем рядом с местом, где я закопала твою сорочку. Сунь его куда- нибудь подальше, где твои спутники не заметят.
– Мама…
– Сынок… У всех будет что-нибудь вроде этого. И все спрячут это поглубже. Ни один сын не уезжает от матери без какого-нибудь материнского оберега.
– Мама, ты дала мне гораздо больше, чем этот амулет, – сказал он тихо.
– Я рада, что ты так думаешь.
– Капака пане! – во весь голос заорал часовой на башне. – Капака едет!
– Скорее, мама.
Она повернулась и почти бегом пошла к крыльцу, очень маленькая, хрупкая, как крошечная птичка. Теперь настал его черед справиться со слезами.
