Порою блажь великая

Чертовски рад, честно вам сказать.

Генри продолжал свою пылкую речь. Поведав нам с Джо все детали и обозначив все опасности и трудности, он наконец закруглился, заявив:

— Но, чес-слово, мы им врежем! — Я знал, что он так и скажет. — Даже с запасом время есть, если ушами не хлопать. А завтра наймем буксир и оттащим плоты «Тихоокеанскому лесу», досрочно. Не дожидаясь Благодарения. Сбагрим с рук долой, покуда не унесло. Что ж… туго придется, но мы сдюжим.

— Еще как! — сказал Джо. — О да! — Такие затеи — это стихия Джоби.

— Ну?.. — сказал старик, переходя к делу. — Ты что скажешь?

Ошибиться трудно: спрашивал он меня.

— Крутовато придется, — сказал я ему. — Тем более когда Орланд и Лу, и все остальные отвалили от нас, зашуганные Ивенрайтом и городом. В смысле, нелегко будет сплавить по такой разгулявшейся реке столько плотов при такой нехватке рук…

— Я знаю, что нелегко, черт побери! Но я не за то спрашивал…

— Эй! — Джоби щелкает пальцами. — Мы можем попросить бригадиров «Тихоокеанского леса». — Он аж подпрыгивает от возбуждения. — Они должны нам помочь, понимаешь? Они же не хотят, чтоб зимой у них лесопилки стояли? А с буксиром Мамаши Олсон и большими парнями из «ТЛВ» мы управимся будь здоров, как по маслу да по божьему елею.

— Попытка не пытка, — говорит старик и отталкивается от бревна. — Попробуем, когда дело дойдет. Но сегодня — сможем добрать до заказа? Всю недостачу? Втроем?

— А то! Конечно, сможем, о да, и ничто нам не…

— Я тебя, Хэнк, спрашиваю…

Да понял уж. Я, прищурившись, поглядел сквозь сизый сигаретный дым, сквозь папоротники и чернику, сквозь частокол этих черных чудовищных стволов — поглядел на реку и задался вопросом: сможем или не сможем? Но ответил лишь: не знаю. Он сказал «втроем». То есть двое и старик. Два усталых малых и один калека старый. Безумие, сказал я себе и знал, что должен ответить старику: «И думать нечего». Слишком опасно, забудь, забей…

Но почему-то в тот момент он не казался мне старым калекой. Передо мной был уже не «дедушка Йети», персонаж городского фольклора. Нет, передо мной был молодой и задорный удалец, вышедший из глубины времен и снова готовый поплевать на ладони да взяться за гуж и топор. Я смотрел на него и медлил. Что ему сказать? Если он говорит, что мы на это дело горазды, так, наверно, знает, что говорит?

— Я тебя спрашиваю, парень… — Потому что сам я знаю лишь, что этого черта из прошлого и канатом на приколе-покое не удержишь, когда он за гуж взяться решил. И я говорю: ладно.

— Ладно, Генри, давай попробуем. — Наверно, ты о таком, ручном повале знаешь больше, чем мы с Джоби вместе. Поэтому — ладно, валяй. Твоя очередь. Я устал править этой телегой. У меня другое на уме и на сердце. Бери поводья. Наставляй меня, направляй меня. Об этом я и мечтал. Я устал, но работать буду. Если только под твоим началом. Если ты направишь меня, наставишь, укажешь мальчику путь…)

Когда Гриссом возымел нахальство попросить меня оплатить магазину издержки за журнал, на который я пролил кофе, я решил пригласить свою хандру в какое-нибудь другое место. Пересек улицу и зашел в «Морской Бриз, кафе и гриль», истинный апофеоз американского общепита: две официантки в дряблой форме болтают у кассы; на чашках губная помада; унылые россыпи матовых шоколадок; сдуревшие от бессонницы мухи пережидают дождь; пластиковое корытце с пончиками; и, поверх крикливого календаря от «Кока-Колы» — кривая минутная стрелка, методично вскрикивая, ковыляет по циферблату часов от «Доктора Пеппера»… идеальное место для медитации и единения с природой.

Я забрался на один из дермантиновых стульчиков, заказал кофе и выкупил на свободу один из томимых неволей пончиков. Официантка, что была пообщеупитанней, приняла мой заказ, взяла деньги, отсчитала сдачу и вернулась к кассе развлекать свою заскучавшую товарку игрой на аккордеоне шеи… так ни разу толком и не осознав мое присутствие. Я жевал пончик и огорчал печаль свежим крепким кофе, стараясь не загадывать наперед и не задавать себе вопроса: «Чего я жду?» Древний холодильник стенал на суматошной кухне. Минутная стрелка скорбела в бессмысленной панихиде, скрипучим криком пролетая над черствыми фастфудными секундами, над нудными минутами, отмеряя бремя унылой диеты, коей обречен довольствоваться Тот, Кто Колеблется…

Дождь разгулялся над склонами, как раз когда трое мужчин взялись за работу. Хэнк дернул веревку стартера своей пилы и поразился ее пушиночному весу (просто возьми поводья в свои руки и сними с меня седло…), когда руки казались такими тяжелыми. Генри прошелся вдоль бревна в поисках места, куда бы завести трос, и пожалел, что не прикупил пакета или пленки какой, чтоб обмотать этот сраный гипс, а то ж водой напитается и будет еще потяжельше против обычного. Джо Бен же, напротив, мчался вприпрыжку обратно к тому бревну, которое обрабатывал до свистка Хэнка, с такой прытью, будто грязь на башмаках сделалась невесомой. Он стал еще энергичнее и шустрее. Все шло замечательно. Прежде, утром, он о чем-то еще волновался — сейчас уж и не припомнить, — но все вышло, как мечтать нельзя лучше: драматическое прибытие старика Генри, известие про приливы-отливы, ответственное планирование, приглушенные голоса, фанфарная эйфория, захлестнувшая всех, битье себя в грудь — Мы сделаем это! — прикрой меня, Джоби, и я всех порву! Да, парень, да! Тот самый медный гонг старшеклассного идеализма и решимости, что был ему милей всего на свете: давай! давай! давай! Снова и снова, пока все слова не сливаются в сплошной рев: «Сделаем, сделаем, сделаем!» — и когда я положил руку на бревно и погладил его, у меня было такое чувство, что если не привязать камни к ногам, я прямо сейчас взлечу в небо — и бревно с собой прихвачу. Оно уж было готово, когда Хэнк свистнул, и теперь ждало лишь хорошего пинка, чтоб сдвинуть комель, уцепившийся за скалу. Ну-ка, ну-ка…

Джо обогнул бревно и осмотрел домкрат. Тот был вывинчен на максимум, один край упирался в скалу, другой — вгрызся в кору. Сворачивать — это значит, что бревно сползет обратно на несколько дюймов, пока он упрет домкрат в другую скалу.

— Нафиг! — громко молвил он, смеясь, и наказал себе: — Не уступай ни дюйма!  — Он просочился своим компактным шустрым телом под домкрат, уперся плечами в скалу, а башмаками — в бревно. Я тебббе такого пендаля отвешу, что ты у меня аж в моооре улетишь! Да! Бревно переваливается через камень, набирая скорость, натыкается на пень, перескакивает через него, и стрелой летит по всему склону, остановившись всего в каком-то полуярде от реки! Славно, славно. — Эй… — Джо встал и крикнул через плечо Хэнку и Генри, смотревшим на него. — Видали? О, ребята, тут и возиться нечего. Кого еще вам спихнуть, чтоб ваши силенки поберечь?

Смеясь, он сбежал по склону, с домкратом-пушинкой под мышкой, на крылатых башмаках. И маленький транзистор весело болтался на его шее, радостно попискивал…

Я тебе любовь отдам,
И счастье будет нам,
Если кое-кто от нас отстанет… [91]

Отличненько — я снова скрутил домкрат, завел под бревно и взялся за ручку! Домкрат намертво вцепился в сочную кору на заднице полешка. Деревянный скрип нарастал с каждым оборотом. Бревно откатилось на несколько футов, замерло, и — на этот раз елочка покатилась, круша чернику и папоротники, и прыгнула прямо в речку. Да, сэр, так точно, да! Он подобрал домкрат, закинул лямку на плечо и покарабкался вверх на четвереньках — да-кто-нам-что! — отфыркиваясь и откашливаясь на ходу, будто паучок-водомерка, эмигрирующий на высокую землю. Его лицо раскраснелось и было иссечено царапинами, когда он достиг очередного бревна, над которым трудился Хэнк с пилой.