Порою блажь великая

— Обвиняю? — Он аж просиял от такой мысли. — В чем?

— В том, что я как-то причастен к несчастному случаю…

— Господи боже, нет! — Он засмеялся. — Ты его слышал, Мозгляк?

Посмеялись вдвоем.

— Обвинять тебя… в том, что…

Я попробовал и сам засмеяться, но смех мой подобен был Мозглякову кашлю.

— Я лишь хотел сказать, сынок, — он смачно подмигнул Мозгляку, — что, если тебя это интересует, ты получишь с него пять тысяч долларов, когда его объявят неживым. Целых пять тонн.

— Это правда, святая правда, — пропел Мозгляк. — Я об этом не подумал, но это так.

— Каким образом? Завещание?

— Нет, — сказал Мозгляк. — Страховка жизни.

— Мне довелось это узнать, Лиланд, потому что я помогал Мозгляку — и себе, конечно; доктор должен иметь долю, как говорится. Я направлял потенциальных клиентов в его агентство…

— Папочка основал, — с гордостью информировал меня Мозгляк. — В девятьсот десятом. «Жизнь и Несчастные случаи на Побережье».

— И как-то лет десять назад Генри Стэмпер пришел сюда за рецептом, не имея и мысли о страховке, а ушел куда надо и имел правильные мысли…

Я поднял руку, испытывая легкое головокружение:

— Секундочку. Вы хотите, чтоб я поверил, будто Генри Стэмпер платил взносы за полис на имя лица, которого он не видел двенадцать лет?

— Самая святая правда, сынок…

— Лица, на которое он и в предшествовавшие двенадцать лет глянул от силы полдюжины раз? Лица, которому он адресовал прощальное напутствие: «Возьми свои потроха в кулак, черт тебя»? Доктор, есть все же предел человеческой доверчивости…

— Ну, вот тебе и причина, — воскликнул Мозгляк, легонько потрясая меня за плечо, — чтоб вернуться домой. Ты должен взять этот полис, понимаешь. Чтоб вернуться к учебе.

Сияние его энтузиазма забрезжило во мне рассветом сомнения.

— А с чего бы мне, — я поднял взгляд на всю длину его руки-палки, — требовалась особая причина, чтоб вернуться домой?

— И когда увидишь Хэнка, — доктор лихо перемахнул через мой вопрос, — скажи ему, что все мы… думаем о нем.

Я поворотился от палочной фигурки к человеку-окороку.

— А почему вы все о нем думаете?

— Господи, или мы не старые друзья семьи, все мы? Послушай вот что: меня сюда привез мой внук. Сейчас он сидит в приемной. И пока я буду с Генри, внук мог бы тебя подбросить. — Они работали командой. Я был уже не студентом и не свадебным гостем, но точно — обвиняемым в лапах двух кафкианских инквизиторов, умелых в том, чтоб жертва и понятия не имела, о чем… — Давай? — спросил Мозгляк.

Доктор встал со стула, выдохнув тяжко и с присвистом, и ответил за меня:

— Вот это сервис по классу «я вас умоляю», правда?

Его туша обогнула стол, направилась ко мне; меня будто придавило его дредноутное наступление.

— Погодите. Да что с вами, люди? — вопросил я, порываясь вскочить. — Вам-то что за корысть, повидаюсь я с братом или нет? Что вы так меня туда пихаете?

Они искренне поразились моему вопросу, сохраняя полнейшее простодушие.

— Ну я, как врач, всего лишь…

— Я тебе вот что скажу. — Мозгляк закогтил меня снова. — Когда увидишь Хэнка, передай ему — и его жене — что наш развозной фургон снова переходит на старый маршрут. Скажи ему, что почтем за счастье возобновить доставку, раз грузовик снова большую петлю делает. Скажи, пусть покажет нам флагом, что ему нужно. Как прежде. Сделаешь это для меня?

В конце концов я бросил поиски причин их хваткой напористости; я желал лишь отделаться от нее. Перенесем это давление на плечи Хэнка: он-то попривычнее. Я сказал Стоуксу, что передам его сообщение Хэнку, и пошел к двери; но белые тернии старческих пальцев не отцепились от моей куртки: они с доктором на пару отконвоировали меня до приемной, опасаясь моего бегства в каком-нибудь неверном направлении.

— Может, Мозгляк, — сказал доктор, — Хэнк хочет индейку в этот день? Деньги ставлю, за всей этой суматохой им некогда было озаботиться покупкой индейки. — Он выудил из-под халата бумажник. — Вот, я заплачу за птичку для Хэнка, как?

— Жест, достойный истинного христианина, — торжественно согласился Мозгляк. — Святая правда, а, сынок? Обед Благодарения без жареной индюшки — это не обед Благодарения, правда?

Я сказал им, что в точности разделяю их чувства касательно обедов и Благодарения — и снова попробовал прорваться к стеклянной двери, но когтистая лапка опять удержала меня и, более того, я вдруг увидел того самого прыщавого Адониса, любителя неправедно добытых в кафе шоколадок «Херши»: он заступил мне путь.

— Это мой внук, — информировал меня Мозгляк. — Ларкин. Ларкин, это Лиланд Стэмпер. Ты отвезешь его к дому Стэмперов, пока я буду со старым Генри.

Внук нахмурился, засопел, пожал плечами и принялся застегивать куртку, никак не выказывая, будто помнит нашу предыдущую встречу.

— Да, я вот еще подумал, — доктор все еще поигрывал бумажником. — Деньги ставлю, в городе найдется немало людей, желающих скинуться на праздничный обед для Хэнка…

— Мы соберем корзину! — воскликнул Мозгляк. Я уж хотел сказать, что вряд ли Хэнк уже в такой отчаянной крайности, но тут понял, что это не дань его нужде…  — Смородиновый джем, сынок, миндаль, цукаты для пирога… и пусть позвонит, если еще что- то понадобится, что угодно, ладно? Мы позаботимся, — … а просто дань, нужная им, а не ему.

— Ларкин, как высадишь мистера Стэмпера, сейчас же возвращайся за мной. У нас еще много дел…

Но зачем им эта дань? — висел вопрос. За что и почему? Этот их внезапный порыв не был похож на потребность Леса Гиббонса низвергнуть чемпиона с трона. Ибо чемпион уже повержен. Так к чему досаждать ему своей благотворительностью? И не только два этих клоуна, но, очевидно, большая часть города испытывала ту же потребность.

— Чего они все, — спросил я внучка, следуя за ним через стоянку под косым дождем, — чего они хотят от моего брата, не знаешь? Что обрушили на него свои дары… Чего им надо?

— Да кто знает? — хмуро ответил он, открывая дверь того же подрессоренного раллийного джипа, что несколько дней назад швырнул гравий мне в лицо. — И кого волнует? — сказал он, шмыгнув за руль. Когда же я обходил машину, направляясь к пассажирской двери, услышал его недоуменное бормотание: — И, нафиг, пофиг дофига, что тут кому, нафиг, дофига не пофиг.

В точку, подумал я, захлопнув за собой дверь. Прежде чем задаваться иными трудными вопросами, следовало бы спросить себя: дофига ли мне не пофиг, нафиг, нелепые и курьезные потребности нелепого и курьезного городишки Ваконда Приморская, Приморенная? Да абсолютно! Говоря без нафигуральности и пофигуралъности: мне просто плевать! Если, конечно, каким-то образом, каким-то туманным и непечальным образом иные из нелепых потребностей этого городишки не совпадут курьезно с моими…

— Блин! — внучок проворно воткнул передачу, и машина с ревом прянула по лужам. — Над-было дома размокать остаться, — сообщил он мне, предупреждая поднятие шоколадной темы. — Не в умат мотаться до отсиньки.

— Бесспорно, — согласился я.

— Вчера вечером была последняя наша игра сезона. С «Черными Торнадами» из Норт-Бенда. Колено